— Ты не трусиха. Трусы не присоединяются по своей воле к преступникам.

Я хочу заставить уголки её губ приподняться, но всё, что удается сделать моим словам, это выдавить слезу из тёмно-зелёных глаз этой женщины.

Катриона сжимает мои руки, после чего высвобождается из моей хватки и встает на ноги.

— Мне пора идти спать.

Я хорошо её знаю, чтобы понять, что не усталость, а стыд выгнал её из этой комнаты.

Она задерживается на пороге двери и сжимает своей изящной рукой дверной проём, а другой рукой начинает разминать кожу в области сердца — а точнее, сминать небесно-голубой шёлк своего платья на бретельках.

— Я очень часто и во многом не согласна с Джианой, но, вероятно, тебе стоит…

Она сглатывает, резко опускает веки, а её ноздри начинают раздуваться.

— Что мне стоит, Катриона?

— Вероятно, тебе стоит вернуться в Монтелюс, микара, — говорит она сдавленным шепотом. — Вероятно, тебе стоит спрятаться до тех пор, пока Мириам не найдут.

Когда она отрывает руку от дверного проёма, от меня не укрывается то, как сильно сжимается её челюсть, и как энергично она начинает массировать свою грудь — как человек, который хочет отказаться от заключённой им сделки. Только я не видела, чтобы на её груди сияла какая-нибудь точка. Я бы заметила её, учитывая её любовь к глубоким вырезам и прозрачным платьям.

Но если подумать, она не надевала такие платья уже…

Прежде, чем я успеваю спросить мнения Сиб на этот счёт, раздается звонок в дверь. Поскольку час уже поздний, а все ключи находятся у парней, моё сердце подпрыгивает к горлу.

— Я идти проверять, кто там. Ждите.

Ифа резко разворачивается.

Когда она покидает помещение, Сиб спрашивает:

— Мне показалось, или Катриона вела себя странно?

Мою кожу покрывают мурашки.

— Она вела себя очень странно.

И прежде, чем мы успеваем обсудить то, что могло случиться с нашей светловолосой соседкой, голос Ифы эхом отражается от стекла и нефритового камня в помещении вестибюля.

— Фэллон! К тебе.

Нахмурившись, я поднимаюсь на ноги одновременно с Сиб и выхожу из гостиной. Ифа отходит в сторону, и я вижу перед собой Габриэля.

Он стоит на пороге нашего дома, а за его спиной…

Моё сердце переворачивается в груди, и в то же самое время воздух, освещённый факелами, разрывает ржание.

ГЛАВА 33

Я бросаюсь к входной двери, и золотой шёлк платья, которое я так и не сняла, начинает развеваться вокруг моих ног. Я уже готова выбежать на улицу и обхватить шею Ропота руками, но вместо этого застываю на месте.

Лошадь за спиной Габриэля не чёрного, а серовато-коричневого цвета, она тощая и приземистая, а её морда и шея увиты лианами, которые она пытается стряхнуть. Она поднимает голову, когда я приближаюсь. Её ноздри раздуваются, а карие глаза пугливо округляются.

Нет, не глаза. Глаз. В единственном числе. Другая её глазница — пуста.

Что случилось с этим несчастным животным?

— Это не мой конь, Габриэль.

Я не протягиваю ему руку, так как не понимаю, зачем он стоит у моей двери с этой лошадью.

— Я в курсе.

Лошадь тихо ржёт и качает головой, а затем пятится назад, пытаясь встать на дыбы, но солдат, который обмотал животное лианами, дёргает с такой силой, что лошадь падает на колени.

Когда лианы начинают врезаться в шкуру животного, напомнив мне о том, как бабушка связала Минимуса под мостом, я бросаюсь вперёд и ударяю солдата по запястью, чтобы прервать поток его магии, пока он не успел изрезать плоть перепуганной лошади.

— Ты на меня напала, Заклинательница змеев?

— Я шлепнула тебя по запястью. Едва ли это можно считать нападением, но если я ранила твоё эго — ты можешь обсудить это со своим капитаном.

Я вытягиваю руку, чтобы животное могло меня понюхать. Когда бархатный нос начинает пульсировать рядом с моей ладонью, я поднимаю другую руку и глажу шею лошади, не увитую лианами.

— Зачем ты привёл мне эту лошадь вместо Ропота, Габриэль?

Новый капитан люсинской армии переступает с ноги на ногу в своих сияющих сапогах, его взгляд проходится по моим рукам и по животному, которое почему-то успокоилось.

— Ропот сломал ногу, когда спускался с горы.

— Вы его обездвижили?

Солдат, которого я шлёпнула — к сожалению, недостаточно сильно — фыркает.

— Можно и так сказать.

Страх подступает к моему горлу.

— Что это значит?

Габриэль впивается зубами в свою тонкую нижнюю губу.

— Нам пришлось… нам пришлось…

Сиб хмурится.

— Вам пришлось?..

— Мне жаль, Фэллон, — бормочет он. — Он хромал. У нас не было выбора.

Моё горло начинает гореть.