— Но на бумаге ваши отпечатки пальцев!

— Полковник, я и не отрицаю очевидного. Но если принтер стоит в моем кабинете, бумагу в него заряжал я, наверняка поправлял, печатая курсовую работу, так как в университете не принимают работ в электронном виде, то и мои отпечатки могли появиться в любой момент. Несерьезно. Как и то, что текст вполне могли напечатать там же, потом приклеить вырезанную из любого, подписанного мной документа подпись и снова скопировать, используя мои сканнер и принтер. Дело техники. Покажите мне документ с моей, сделанной чернилами, подписью и я признаюсь, что это моих рук дело. А признавать профессионально сделанные, но фальшивки не собираюсь. А проект конституции, он не подразумевает смены королевской власти, просто слегка ограничивает власть короны и дает больше прав народу. Тем более, это только проект, никого ни к чему не обязывающий.

Полковник задумчиво смотрел на сидящего напротив него юношу. Не сломался, не растерялся, аргументы приводит вполне разумные. Надо подумать, как вести дознание дальше, тактика наскока, вопреки надеждам генерала Драмма не сработала. Так и доложим.

Итония, Эллана.

После «продуктивного» разговора с полковником, Рона вернули в камеру, слава Богу, не в ту дыру, что вчера. Вполне себе стандартную камеру, с кроватью, столом, табуретом, привинченными к полу, зарешеченным окном под потолком и отхожим местом с раковиной и нормальным унитазом за низкой перегородкой. Наплевав на приличия, он напился из крана, лег на кровать даже с постельным бельем, не раздеваясь, мало ли что, и постарался заснуть, понимая, что от его психического состояния и способности к логическому мышлению может теперь зависеть будущее и, возможно, жизнь. На его удивление, поспать удалось. Проснувшись, посмотрел в окошко, убедился, что уже вечер, встал, привел, насколько возможно, себя в порядок. Вновь напился, неизвестно, что задумают его тюремщики, и стал думать, что делать дальше. Хотелось есть, но голод не жажда, терпеть можно. Чем дольше думал, тем больше понимал всю жуть своего положения. Надежды увидеть отца нет. Ему на все просьбы будут отвечать, что Его Величество не желает его видеть, пока он не раскается и не признается. Раскаяние и признание означало одно — смерть, быструю и позорную. Значит, надо молчать, терпеть и не отступать от правды: заговора не было, была нелепая попытка поиграть в прогресс, можно даже признать ее заблуждением.

Надежды на отца почти не было. К сожалению, несмотря на то, что отца он любил, он так же прекрасно знал его слабые стороны — мягкотелость, стремление поскорее забыть неприятные моменты жизни, легкую внушаемость. Даже искренне и сильно любя его мать, отец не решился докопаться до истинной причины ее смерти, не настоял на полном расследовании, как настаивал младший брат, дядя Рона, а предпочел плыть по течению, удовлетворившись куцым заключением врачей и формулировкой — роды всегда были и будут опасным процессом. И через два месяца поразил всех, срочно женившись на забеременевшей от него фрейлине своей матери, мотивировав это непотребство тем, что именно он лишил девушку невинности, а ребенок не должен платить за грехи родителей. И вот, имеется брат, родившийся почти на два месяца раньше срока удивительно крепким ребенком, но который до сих пор не овладел даже таблицей умножения. А он, Ронгвальд, стал препятствием на дороге умственно отсталого принца к трону. Конечно, весь нынешний заговор высосан из пальца кузеном мачехи, рвущимся к трону, стремящимся занять место регента при дегенерате — короле.

Неужели отец не видит, что следующей жертвой станет он сам? А свалят все на него, Ронгвальда. Якобы так расстроил отца, что того разбил удар, или приключился инфаркт! Правда, ему самому уже будет все равно. Жаль. Жить хотелось. Больше всего его почему-то тревожила мысль, что в его предательство поверит Нора и ее семья. Хотя, император умный человек, он, наверное, поймет, что если бы Рон был причастен к заговору, то он воспользовался бы предложением остаться на Эллане, а не лететь прямо в пасть к зверю обратно на Итонию. Спустя два часа горьких размышлений, приводивших к одному, печальному выводу — ему не вывернуться, остается только проиграть с достоинством, принесли ужин — какое-то безвкусное, бесформенное варево, но он был уже так голоден, что ел и не замечал, что ест. Потом снова прилег, решив отдохнуть, неизвестно, что уготовило будущее.

И оказался прав. Будущее не сулило ничего хорошего. Его разбудили грубым тычком, сдернули с кровати и поволокли куда-то без всякого почтения. Рон вспомнил, что по ходившим в народе слухам самые жесткие допросы в секретной службе проводились именно ночью. Он понял, что щадить его не намерены, но надо держаться. Если он сможет выдержать, то вряд ли спасется сам, но его товарищей могут оставить в живых, их смерть Драмму не нужна, гораздо важнее иметь заложников, гарантируя себе лояльность знатных семейств. Он приготовился к худшему, но действительность превзошла все его самые жуткие ожидания.

Генерал Драмм со своим помощником решили не церемониться. Признание принца требовалось выбить в кратчайший срок, тянуть дальше было опасно. Конечно, можно было считать Рейджена мямлей, и недалеким простаком, но, в конце концов, даже он может заподозрить нечестную игру. К тому же был еще его младший брат, принц Ренне, который, в отличие от брата, был резок, умен, скор на принятие решений, и, скорее всего, поддержал бы любимого племянника. Тем более что тот был ему вместо сына, у него самого были только дочки. Хорошо, что он, как министр внешних сношений, был так удачно срочно вызван на переговоры по улаживанию какого-то мелкого происшествия между Итонией и планетой Рэм, в созвездии Кита, с ярым республиканским правительством, не упускавшим случая укусить монархическую планету. Так что времени у них было только до его возвращения. Надо торопиться. Ронгвальда притащили в подвал, глубоко под зданием тюремного замка, сорвали одежду, не заботясь о ее сохранности, и прикрутили к вмурованному в пол стулу, стоящему посереди комнаты. В этот раз допрос вел сам Макс Драмм. Выслав всех вон он подошел к беспомощной жертве и гнусно улыбаясь заявил:

— Итак, дорогой Рон, предлагаю начать каяться в грехах, даже если у тебя мыслей не было их совершать, иначе все равно покаешься, но тебе будет очень-очень больно. Ты даже не представляешь себе, как!

— По-моему, генерал, мы с вами на брудершафт не пили и обращаться ко мне на ты я вам не позволял! — Рон понял, что терять нечего и откровенно хамил палачу.

Последовала хлесткая пощечина.

— Заткни свой рот, мальчишка! Читал в приказе, что твой папаша сам подписал, разрешено обращаться, как с обычным подследственным, так что меня сдерживает только твой пристойный внешний вид, что бы твои признания выглядели добровольными. Поэтому по лицу больше бить не буду, но есть другие части тела, даже более чувствительные, так что через полчаса ты запоешь все, что я тебе прикажу говорить, а не запоешь, тебе же хуже!

Генерал вышел, отдал какие-то распоряжения, в помещение вошли двое здоровяков, видимо, палачи и неприметный дознаватель в чине капитана.

— Я последний раз предлагаю покаяться в своих преступлениях добровольно, даю пять минут на раздумья. — Чиновник перевернул песочные часы. Его помощники возились с чем-то за спиной у Ронгвальда. Тот молча смотрел на сыпавшийся песок, отсчитывающий последние секунды его прошлой жизни.

— Нет? Жаль. Вы еще так молоды, принц, все равно, мы добьемся своего, зря геройствуете! — Дознаватель кивнул палачам. Тот кошмар, что продолжался почти всю ночь, Ронгвальд запомнил навсегда. Он терял сознание, его приводили в себя, получалась небольшая передышка, и все начиналось сначала. Но ничего добиться от него не вышло. Сначала он старался молчать, потом не смог сдержать стоны, потом кричал, пока не сорвал голос, потом его оставили в покое, сквозь красную пелену донесся ненавистный голос: