Шрифт:
Приставив ко мне солдата, Дзатоев покидает кабинет. Я макаю перьевую ручку в чернила, на секунду задумываюсь и начинаю писать доклад. Слава богу, уж чему-чему, а этому важному для любого офицера искусству меня неплохо натаскали в прошлой жизни. Вот только с непривычки иметь дело с чернилами и пером я делаю много клякс. Ничего, пусть списывают на нервное волнение.
Через два часа Дзатоев отбирает мои показания и приказывает вернуть меня на губу. Замечаю на себе его изучающий взгляд. Контрразведчик на дурака не похож, наверняка в следующую встречу изменит тактику. Я бы тоже на его месте сначала попробовал бы взять на испуг.
Вместо соседа в камере сидит незнакомый офицер. Смотрю на него с удивлением.
– А где Степанов?
– Повезло Степанову, выпустили раньше срока, – улыбается офицер.
Мы знакомимся. На сей раз в компаньоны мне досталась пехота. Вот только не нравится мне манера разговора этого пехотинца: такое чувство, будто пытается без мыла пролезть. Догадываюсь, что это скорее всего «наседка», подсаженная Дзатоевым, и веду себя так, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Треплюсь на абсолютно отвлечённые и пустые темы, избегая острых мест. Пехотинец злится, но вывести меня на откровенность у него не получается. Нет уж, братец, обломись!
Перед ужином от солдата – раздатчика пищи в руки будто случайно падает записка. Не подавая перед соседом вида, осторожно разворачиваю её и читаю текст на хорошем русском.
Дорогой Коля!
Мои люди видели тебя на улице арестованным. Мы знаем, что тобой интересуется русская контрразведка. Говорят, у тебя очень опасные враги, и они желают тебе смерти. Это несправедливо. Ты – настоящий офицер.
Я помогу тебе, устроив побег. Только оказавшись на свободе, ты сможешь доказать, что невиновен. Если хочешь бежать, дай знак – повяжи на решётку камеры свой платок.
Твоя любящая Ли Юаньфэн.
«Надо же, – грустно думаю я, – свои в шпионы записали, а китайская девушка готова рисковать ради меня жизнью. Забавно устроен этот мир!»
Может, действительно, плюнуть на всё, согласиться на предложение Ли Юаньфэн и сбежать? Всё равно Вержбицкий и Дзатоев так просто с меня не слезут.
Одиннадцать бойцов команды охотников-разведчиков штабс-ротмистра Гордеева стояли, сбившись в кружок перед особнячком контрразведки.
– За что же их благородие на цугундер? Ну дал один офицер другому в зубы, так то их дело благородное, – горячится Сорока. – У нас в станице на Масленицу и не по одному зубу вышибали, как стенка на стенку сойдутся потешиться.
– За то господина штабс-ротмистра на гауптическую вахту и определили. Это заведение благородное, а для нашего брата и розог достаточно [4] , - вступает в разговор Бубнов. – А вот в контр разведку его по другому поводу потащили.
– За то, что с китаёзами общался? – спрашивает Сорока.
4
Телесные наказания для рядового состава в императорской армии были отменены в августе 1904 года, и только после этого на гауптвахты стали помещать для дисциплинарного наказания и рядовой состав. До этого гауптвахта была исключительно офицерской «привилегией».
Бубнов кивает.
– Так не с япошками же.
– А ты враз отличишь одного узкоглазого от другого?
Сорока смущённо чешет затылок.
– Хочешь сказать, Савельич, – вступает в разговор Лукашин-старший, – господин штабс-ротмистр японским шпионам продался?
– Упаси тя Господь, Тимоша. Ты мне чужих мыслей в башку не вкладывай. А хотел я сказать, робяты, что то, чего не понимаешь, всегда подозрительно. Вот ты, Сорока, забыл, как шашкой их благородие порубать хотел?
Сорока краснеет, но тут же хлопает себя по колену.
– Дурной был. Поумнел. С господином штабс-ротмистром и служба интереснее пошла.
Хлопнула входная дверь особняка, все оглянулись. К разведчикам шёл ординарец командира Скоробут, держась ладонью за левую скулу. Подошёл, ладонь убрал, а глаз уже фиолетовым заплывает.
Неподбитым глазом он оглядел товарищей и вздохнул.
– Силён их высокобродь драться.
– Спрашивал-то о чём?
– Известно о чём. Вспоминай, грит, Скоробут, как трёх товарищей потеряли, как склад брали, часовых снимали. Про поезд опять же, про япошек с их демонами, забодай их корова. Да всё по часам, по минутам. А особливо про китайцев расспрашивал и про китаяночку.
Дверь особняка снова грохнула, часовой при входе вытянулся во фрунт. На крыльцо вышел Дзатоев, окинул взглядом команду Гордеева, поманил пальцем.
– Унтер, ко мне!
Бубнов оправил мундир под ремнём, перекрестился и двинулся строевым шагом к Дзатоеву.
Дзатоев сидел за столом, перечитывая и сличая рапорты-показания-объяснения команды охотников штабс-ротмистра Гордеева. Он искал нестыковки, противоречия, неточности в этих бесхитростных рассказах полутора десятков людей, которые бы помогли ему уличить Гордеева во лжи и доказать, что тот японский агент. Для контрразведчика это был шанс всерьёз продвинуть карьеру, ранее срока выслуги получить производство в следующий чин и, возможно, перебраться с бригадного уровня на более высокий. К тому же Вержбицкий обещал немалую сумму в знак благодарности, если удастся доказать, что Гордеев – вражеский агент. Почему не заработать и не принести пользу Родине?