Но пока всё идёт хорошо. Николов возвращает оружие и амуницию, дожидается, пока я привожу себя в порядок. Мне бы, конечно, не мешало принять ванну, выпить чашечку кофе и побриться. Особенно побриться – терпеть не могу щетину на лице, а борода Гордееву не идёт.

– Подполковник Али Кули Мирза считает, что вы отбыли заслуженное наказание до конца, а военная контрразведка больше не имеет к вам претензий, – сообщает Николов. – Можете вернуться в строй, к исполнению ваших непосредственных обязанностей.

По тону чувствуется, что подполковник не договаривает. Мне, в принципе, всё равно, главное, что вот она – «щивабода, щивабода!»

– Чуть не забыл! – хлопает себя по лбу Николов.

Он лезет в сейф и достаёт из него… тот самый пресловутый вакидзаси, который принёс мне столько проблем.

– Это ведь ваше? – смеётся контрразведчик.

Бодро киваю. Нам чужого не надо, а своё хрен кому отдадим. Если только очень попросят под хорошее настроение.

– Господин полковник, разрешите задать вопрос?

Я нарочно повышаю Николова в чине. В прежней части наш прапор аж млел, когда его бойцы старшим прапорщиком называли. Всё-таки мы, военные, чувствительны к такого рода вещам.

– Конечно, – добреет Николов.

– Удалось выяснить, каким образом мой трофей попал в руки пленному японскому капитану? Поскольку я в это время отбывал наказание на гауптвахте, господин Дзатоев грешил на моих «сообщников», – не могу удержаться от подколки я.

Собеседник мрачнеет.

– К сожалению, ротмистр чересчур зациклился на вашей вине, поэтому не смог провести расследование по горячим следам. За это ему уже объявлен выговор. Мой ответ неутешительный: для нас эта история по-прежнему остаётся загадкой. Но мы работаем над тем, чтобы всё тайное стало явным.

Новость действительно не айс. Это была явная подстава, и где гарантии, что других не будет?

Догадываюсь, что моё освобождение приключилось не просто так. Не появись столь вовремя Николов, Дзатоев продолжил бы копать под меня, тем более пищи для размышлений у него предостаточно, вон как ловко поймал меня в ловушку с Филимоновым. Всё-таки башка у ротмистра работает, пусть и не в том направлении.

– Господин полковник, это ведь я вам обязан свободой?

Он усмехается.

– В проницательности вам не отказать. Да, мне пришлось вмешаться в ход расследования. Я внимательно изучил все материалы и понял, что Дзатоев старательно лепит из вас предателя. К счастью, у меня была возможность составить о вас, штабс-ротмистр, собственное мнение. Вы толковый и инициативный офицер с прекрасным послужным списком. Вы воюете на передовой, а не отсиживаетесь в тылу, в отличие от некоторых, а ваш недавний рейд существенно облегчил ситуацию на фронте. Теперь японская артиллерия старательно экономит снаряды. Ну, и как мне сказали, за чинами не гонитесь, хотя достойны гораздо большего. – Николов подмигнул. – Скажу вам по секрету, ротмистр: офицеры в полку переживают за вашу судьбу, а подполковник Али Кули Мирза уже все уши прожужжал моему начальству, грозился дойти аж до самого государя!

Я невольно закашлялся. Приятно, блин, когда тебя настолько ценят! Правда, это не спасает от губы, но… чего там переживать из-за пустяков.

Оно, конечно, слушать бы в свой адрес дифирамбы и слушать, однако я вспоминаю о более важном на текущий момент.

– Господин полковник, помните, я говорил с вами о ловушке, которую японцы могут устроить для нашего флота в Цусимском проливе?

– Безусловно, – мрачнеет Николов.

– Моя информация… подтвердилась? – с замиранием сердца спрашиваю я, а сам молюсь, чтобы этого не произошло и наш флот остался цел.

– Эскадра ещё в пути, – поясняет Николов. – Я, конечно, воспользовался кое-какими своими связями, чтобы о ваших соображениях донесли адмиралу Рожественскому, но, как понимаете, флот есть флот… Боюсь, к моим словам не отнеслись в полной мере серьёзно, тем более подкрепить их особо нечем.

Это да, учебника истории из будущего под рукой у меня нет, так что предвидения какого-то сухопутного штабс-ротмистра в глазах мореманов не стоят и выеденного яйца. Но надежда умирает последней. Вдруг Рожественский примет хоть какие-то меры предосторожности? В то, что удастся разбить японцев на море, я не верю, их флот на голову выше нашего, что, собственно, и покажет Цусима, однако если часть кораблей какими-то кривулями сможет дойти до Порта-Артура, многое в его обороне изменится, и зимой тысяча девятьсот четвёртого крепость не падёт.

– Разрешите поделиться с вами ещё одним предчувствием? – спрашиваю я.

Подполковник догадывается, что ничего хорошего из моих уст не услышит, и мрачно кивает:

– Безусловно.

– Я очень переживаю за судьбу Порт-Артура…

– А что с ним? Гарнизон сражается, и весьма неплохо.

– Так и есть, но японцы готовят решающую атаку. В общем, есть вероятность, что в декабре этого года они его возьмут.

– Вы с ума сошли! – вскидывается Николов.

– Больше всего на свете я бы хотел, чтобы это было именно так. Но если мы ничего не изменим, Порт-Артур падёт через несколько месяцев. Это неприятный, но факт.

Говорить правду вроде легко и просто, но у меня аж душа наизнанку выворачивается.

Собеседник чувствует, что я не вру, окидывает меня задумчивым взглядом.

– Вы очень необычный молодой человек, не зря так мне приглянулись в прошлый раз.

Поскольку не знаю, что ответить, предпочитаю промолчать.

Николов смотрит в окно.

– Не возражаете, если мы продолжим наш разговор по дороге?

– Какой дороге? – не понимаю я.

– Вы ведь не откажете мне в любезности сопроводить меня в поездке? Пусть ротмистр Дзатоев разгребает тут свои дела, а мне пора к себе, в штаб контрразведки.