Долго жила Васса как потерянная, пока не появился в селе Павел Федорович…

…В темном школьном здании горели только три окна первого этажа в учительской. Алеша остановился посреди двора. Послушай — услышишь, как в надтреснутый колокол звонит сторожиха Ефимовна, тяжело взбираясь по деревянной лестнице на второй этаж. Здесь ребята залезали на тополя прибивать скворечники. Здесь, ты маялся у доски, ожидая помощи даже от куска мела или от портрета Пушкина, а математик, любопытно разглядывая драку воробьев за окном, говорил басом, с явным удовольствием:

«Достоин прочной двойки».

И ты задавал своим учителям вопросы, которые вы записывали в специальные тетрадки, заведенные в каждом классе молодым директором:

— На чем держатся облака?

— Где ночует ночь?

— Почему не везде в избах горит электрический свет?

— Как делают пианино?

— Почему Америка нам угрожает?

— Почему не все люди живут хорошо?

— Почему в нашем районе нет гениев?

Все это припомнилось Алеше, когда он поднялся к дверям школы и прошел полутемным коридором к дверям учительской, откуда падал тонкий теплый луч света. Он осторожно приоткрыл дверь.

За столом в накинутом на плечи пальто сидела девушка, низко склонив над тетрадками светловолосую голову.

Алеша шевельнулся.

Она обернулась — юное, студенческое, чуть сонное лицо, мягкие косы; милое лицо, какое встречаешь с улыбкой, так оно добродушно и доверчиво. Алеша невольно пошел ему навстречу, сдернул шапку — стоял, хлопая глазами.

— Вам кого? — спросила девушка и потрогала нос черенком ручки.

Алеша, тщетно пытаясь не улыбаться, проговорил официально:

— Я, видите ли, учился в данной школе продолжительное время… — И сам подумал с ужасом: «Господи, что я несу!»

А у нее серые глаза, косы с медовым отливом, а лицо такое славное, приветливое… особенное какое-то… в общем, она так красива, хоть плачь от тоски!

— Ну и что? — Девушка смотрела на него с возрастающим любопытством.

— Разрешите спросить, кто вы… как вас?.. — проговорил Алеша деревянным голосом.

Девушка вдруг покраснела, будто хлынуло в нее Алешино смущение. Она вскочила, пальто упало с узеньких плеч.

— Вы родитель или кто?

— Я брат, — ответил Алеша. — Он мой брат, мы братья.

— Кто, господи? — Она вдруг рассмеялась звонко, неудержимо, как смеются только очень молодые люди.

— Володя Зелянин. Он пропал.

Девушка вытерла слезы:

— Как — пропал?

— Ушел, сбежал.

— А причина?.. Я его классный руководитель. Вы ничего не утаивайте от меня! — сказала она повелительно.

— Я расскажу охотно…

— Можете называть меня Ольгой Никифоровной.

— Володя пропал вчера вечером.

Ольга Никифоровна сжала виски пальцами и сказала трагически:

— Невероятно! Чушь какая-то!.. Он не оставил записку? Какая причина?

— Причина сложная, Ольга Никифоровна, потому что Володя сам сложный, даже странный… для некоторых… В нашем доме появился один гражданин, который чужд Володе. Они несовместимы.

Ольга Никифоровна, все сжимая виски пальцами, прошла вдоль стола.

— Знаете, это закономерная несовместимость! — заявила она решительно. — Он некоммуникабельный мальчик.

У Алеши даже дух захватило.

— Он выпал из социальных связей, — заявила Ольга Никифоровна храбро.

Алеша возмутился: такая милая женщина, а несет такую заумь и чушь.

— Вы знали, что происходило в доме у Володи?

— Я ощущала запутанность его состояний, — важно сказала Ольга Никифоровна, — ощущала какой-то нравственный вывих, выключение из среды…

Алеша вспыхнул:

— Он у вас и «выпал» и «выключился». Ерунда! Он живой, природный. Он больше нас видит и ощущает. Мы-то видим чепуху, оболочку: столы, пузырьки, птичек! А он… все… — Алеша очертил руками круг в воздухе.

Ольга Никифоровна удивленно подняла брови, но спохватилась, взяла тетрадку из стопки на столе, протянула Алеше.

— Вот его сочинение на тему: «Наш лес». Он пишет очень ярко, но с ошибками.

— Я почитаю, — сказал Алеша и спрятал тетрадку в карман.

Ольга Никифоровна открыла новенький портфель, сложила туда тетрадки, сняла с вешалки пальто.

Они вышли на улицу. В редком свете фонарей поперек дороги несло легкий снег. Ольга Никифоровна подняла воротник, поежилась и вдруг тоскливо сказала в темноту: