— Семь с половиной, — положив руку на топор, встав всего в паре-тройке сантиметров от мужчины, как вышибала из ЮФСИ, глядя тому в глаза, жестко потребовал я.

— По рукам, — нервно улыбнувшись, плюнув на собственную ладони, проговорил тот, а после, когда понял, что подобное я жать не буду, обтёр ту о собственную рубаху и вложил мне в ладонь свой кошель. — Теперь можно я пойду?

— Товар забрать не забудь, — потянув за ниточку и пересчитав серебро, ответил я, а затем, глядя на пускающих слюни братьев, добавил: — С вами вечером рассчитаюсь.

Не став спорить, кузнец и лесник в темпе погрузили на телегу торгаша всё добро разбойников, а затем, пожелав тому «счастливого пути», стали с земли поднимать и выкладывать на деревянные витрины свой инструмент.

Про себя выругавшись, подозвал Блюмонда, а после попросил, чтобы тот разыскал торгаша, искавшего возможность сдать свои крупы в обмен на сталь. Пузатый мужичок, встреченный нами с алхимиком ранее, казался полным простофилей, обещавшим хороший обмен, и упускать его мне не хотелось.

Вспомнив, о ком я говорю, Барель растворился в толпе и уже через десять минут вернулся с нашим дорогим гостем, что с распростёртыми объятиями братался с молодым кузнецом. Парочка оказалась приятелями, и, к моему счастью, оба торговаться не умели, а значит, могли друг у друга сейчас чему-либо научиться.

Так час за часом я с удовольствием помогал моим местным жителям избавляться от своих излишков, попутно по выгодному курсу приобретая взамен проданному другие привезённые гостями товары. Самыми прошаренными и лёгкими в обучении, как ни странно, оказались именно женщины, хорошо знавшие цену молоку, маслу и сметане, производимым ими. Они буквально на лету схватывали, как нужно общаться с покупателями, как важно тем улыбаться и строить глазки во время разговора, как нужно давить на жалость… Дамочки, даже будучи с полностью опустевшими прилавками, войдя во вкус, отлучались, а после, пополняя те либо из собственных запасов, либо из привезённого нашими соседями, вновь умудрялись всё распродавать.

Встречать многочисленных гостей на своей территории, где у тебя есть запасы и неподалёку стоит собственный дом, оказалось весьма выгодно, и выгоду эту смогли ощутить даже простые смертные.

После полудня гостей поубавилось, но, к нашему счастью, нашлись и те, кто, выручив солидную сумму, решили остаться и отпраздновать. Среди них также был пузатый мужик, закупавший сегодня мясо для свадьбы своего сына. Телега его давно уехала, но сам староста, изъявив желание отужинать и изведать гостеприимство Искры, соизволил остаться на ночлег в нашей таверне. Примеру его последовало ещё около двух десятков гостей, прибывших к нам уже вечером налегке из города и дальних местных окрестностей.

Опозданцы, подоспевшие уже к опустевшей и закрывающейся ярмарке, сильно ругались, нервируя мага и местную деревенскую стражу. Но все относительно быстро остывали, направляя свои горячие головы в единственное открытое и готовое принять их место — в таверну.

Ещё до наступления сумерек все койки были забронированы. А местные давалки-служанки на трясущихся ногах намекали новым «клиентам» об усталости и неготовности принять в свою сторону их денежные предложение и следующие за ними физические упражнения. В общем, баб хорошенько так оттрахали, чуть ли не до смерти, а реконструированная таверна хоть и выполнила свои обязательства, всё равно не смогла удовлетворить потребности всех и каждого. Гости Искры готовы были платить даже за ночлег на соломе в конюшнях, не говоря уже о свободных койках в других домах.

С горем пополам распихав одних по пустующим комнатам своего дома, других разместив под надзором стражи в полупустом амбаре, я смог по максимум раскрутить гостей на деньги. А кое-кого ещё и на одно очень важное, а самое главное нужное мне обещание…

Холуй* — в данном контексте прислужник, официант, слуга.

Ночная царица — полная луна — заняв свой небесный пьедестал, озарила простецкую деревенскую скамейку, стоявшую у таверны, где с кружками, наполненными брагой, расселась наша чуть забродившая троица.

Я и Барель молча слушали душещипательную историю почтенного кузнеца, чью увесистую, плечистую тушу не могла удержать даже толстенная лавка, под которую тот, чтобы не сломать, вынужденно засунул полупустой бочонок эля, привезённый в Искру для собственных, известных только кузнецу нужд.

— У моей младшей дочки было три мужика. Все как один молодые, трудолюбивые, красивые и рукастые хлопцы. Высокие, сильные, каждого хоть завтра в подмастерье бери, — с печалью в голосе вещал старый кузнец. — Да только болезнь одна, лихая и смертельная, за спиной дочушки моей притаилась. Имя ей Барон Гардан Зигн Зазель с его демоническим отпрыском Хрёриком. Видите ли, тринадцатилетний Хрёрик влюбился в Забаву* мою, в кухарки всё забрать хочет, а там, скорее всего, наложницей её для щенка своего сделает. А у неё, ваш благородие, одна сиська, как три головы его молокососа, а задница такая, что тот своим стручком и до хребта сквозь упитанные булки не дотянется! — рыкнув, кузнец залпом осушил полулитровую кружку, а затем вновь наполнил ту из собственного бочонка.

— Раз сын барона хочет, то что ему мешает? И причём тут три кавалера твоей дочери? — спрашиваю я, в ответ на что пояснить происходящее вызывается Барель.

Религия королевства Клермонд и служащего ему баронства Зазель не дозволяет гордым аристократам сношаться с чернью и смешивать кровь с ней. Король Клер, именуемый Защитником Веры, очень ревнив к исполнению знатью своих обязательств, оттого и наказание за подобное «предательство древней крови» там лишь одно — смерть. Та инквизиция очень ревнива, а учитывая то, как Гардана Зинга не любят его подданные, лишь только сын его пристроится к Забаве, как тотчас отправится на костёр, и никакие заслуги его попаши мальчишке не помогут.