– Да, да, мы не смеем их обмануть!
– увлекшись, невольно повторил Александр. Он слушал Гарибальди и готов был следовать за ним, куда бы он ни повел, - такая сила убеждения была во всем, что говорил и делал этот невысокий человек в белом плаще и венгерской шапочке.

Лючия, угощавшая гостей лимонадом-аранчата, вдруг остановилась со стаканом ледяной воды в руке:

– "Мы"? Значит, и вы тоже идете с генералом?

– Да, девочка, они все отплывают завтра ночью, все наши друзья, отвечал за Александра профессор.

Со звоном упал стакан, во все стороны брызнули осколки. Лючия подскочила к Александру, вцепилась в его рукав:

– Уходите? Уплываете? Завтра? Будете там сражаться?!

Она заглядывала ему в лицо, не обращая никакого внимания на остальных, будто в комнате были только она и Александр. Даже отцу, рассеянному и погруженному в свой мысли, внезапно открылся и стал понятен ее трепет. Что же сказать о Датто?

Лев Мечников взглянул в эту минуту на Датто. Один только Мечников увидел его зеленоватую бледность и левую руку, которая судорожно теребила на шее красный гарибальдийский галстук, будто его душило.

"Ох, боюсь, Александр нажил себе нынче преопасного врага", - с тревогой подумал Мечников.

25. В ГАВАНИ

Закат отпылал и погас. Только на западе, в темнеющих водах Лигурийского залива, продолжала розоветь и светиться та точка горизонта, куда ушло солнце. Уже зажигались звезды, крупные, как будто выпуклые, и быстро и неслышно подходила ночь. Но Генуя не спала. На улицах раздавались возбужденные голоса, скрипели колеса, копыта выбивали дробь, шаркали подошвы прохожих.

Из окон гостиницы видна была цепочка огней, опоясывающая залив, и вспыхивающий через правильные промежутки белый луч маяка на мысу Лантерна.

– Очень вам к лицу эта рубашка, тезка, - сказала Александра Николаевна.

Перед ней стоял Александр в форме гарибальдийского офицера. Пылающий цвет рубахи оттенял молодое лицо, делал его строже, определеннее. Строго смотрели глаза под темными бровями, суровым и замкнутым казался рот. "Возмужал-то как! И когда? И почему я не заметила!" - спрашивала себя "Ангел-Воитель".

Ей было как-то не по себе в присутствии Александра. Она как будто оказывалась в чем-то виноватой и тягостно ощущала эту вину. Александр был так отважен в деле Пелуццо, так беззаветно ей предан, а она порой совершенно забывала о его существовании. И потом, как отблагодарили Александра за его помощь? Пелуццо и Монти получили свободу, Василий Петрович Верещагин сделал в тюрьме отличный этюд семьи Монти и теперь писал большую картину, Эсперанс Шварц и она сама получили личную благодарность Гарибальди. А что получил Есипов? Красную рубашку и позволение сражаться за Сицилию? Но чем кончится для него эта кампания? Вернется ли этот мальчик?

– Мы с Эсперанс приедем вас проводить, - сказала она мягко.
– Я... я непременно приеду в гавань к отправлению.

Александр потупился.

– Я пришел просить вас... У меня нет матери... Благословите меня вы.

Ему было очень трудно произнести эти слова. И, произнося их, он не глядел на "Ангела-Воителя".

Александра Николаевна поднялась с кресла. На ней была короткая синяя юбка и матросская широкая блуза. В волосах та же бирюзовая лента. Она отвязала ленту и подала ее Александру:

– Вот, возьмите на счастье. Да хранит вас бог, тезка! Я буду молиться за вас. Я буду помнить.

Она перекрестила его широким крестом. В окно донесся далекий гудок парохода. Темная голова с мальчишески тонким затылком низко склонилась перед нею, сухие, горячие губы прижались к руке.

"Точно печать положил", - вдруг подумалось "Ангелу-Воителю".

Долгая-долгая минута в гостиничной комнате - банальной, безвкусной.

За окном что-то закричали - позвали кого-то. Александр опомнился...

– Прощайте! Прощайте!

Он бросился к дверям, еще раз мелькнула бирюзовая лента в руке, полыхнула красная рубаха - и все исчезло.

"Милый какой! Бедный какой!" - растерянно подумалось "Ангелу-Воителю".

Александр мчался по уличкам Сан-Пьетро д'Арена, не замечая дороги, наскакивая на встречных. В гавань! В гавань! Там ждет Лев Мечников, там все товарищи, туда приедет и Гарибальди! И скорее, скорее бы уехать отсюда! Александр не замечал, что по улицам идут целые отряды вооруженных людей, что по углам стоят кучки возбужденных моряков, рабочих, женщин в праздничных генуэзских нарядах - бархатных корсажах и цветных джандуйях.