Пораскинув мозгами, я здраво решил пока не соваться в Чёрный район и потопал в Синий. Однако меня ещё на подходе завернули стражники — оказывается, если ты не аристократ, не слуга аристократа или не гость аристократа, то вход тебе туда закрыт. Императорский дворец стоял плюс-минус в середине района и напоминал массивную защитную крепость, из бойниц выглядывали пушки.

Золотой район оказался куда более гостеприимным. Я и одного квартала не прошёл, а меня назвали и красивым, и добрым, и благородным, облобызали руки и напоили травяным чаем, буквально заглядывая мне в рот. Конкуренция у торговцев была высокой, поэтому они бросались выполнять все капризы потенциальных клиентов — лишь бы у них хоть что-то купили.

Я остановился у лавки с одеждой и задумчиво потёр подбородок. Красивые рубашки. Материал выглядит плотным и крепким, крой удобный, рукава широкие — самое то, чтобы прятать цепи.

— Сколько стоит? — я показал на приглянувшуюся рубашку.

— Девяносто золотых, — широко улыбнулся торговец, в его рту блеснул серебряный зуб.

— За обычную рубашку?

— Обижаете! — оскорбился торговец. — Весь мой ассортимент укреплён лучшим специалистом Рыбы с навыком Чешуя! Каждая из этих рубашек крепче стали! Их невозможно сжечь, разорвать, разрубить мечом… Эй, что вы делаете?

Я улыбнулся, пожал плечами и прокрутил кинжал между пальцев. Объяснил:

— Хочу проверить.

— Вы что?! — ужаснулся торговец. — Все свойства рубашки активируются только во время смертельной опасности для владельца! Сейчас вы легко её раскроите на ленточки, но во время битвы — ни один меч не проткнёт эту ткань!

— Ага, а моя Барби умеет петь и танцевать, только делает это, когда никто-никто не видит, — пробормотал я с сарказмом, но рубашка мне действительно понравилась, и я решил поторговаться. Как там это делается? Надо занизить цену настолько, чтобы торговца инсульт разбил от негодования? Я улыбнулся и предложил: — Пять золотых.

Торговец сделал вид, что теряет сознание, и повалился на стул.

— Пять золотых?! Да это же оскорбление моего доброго имени! Вы намекаете, что я продаю паршивый товар, красная цена которому — пять золотых?! — он с криком отчаяния воздел руки к небу и спокойным голосом произнёс: — Девяносто пять.

О, мне нравится! Ностальгия нахлынула, сразу вспомнились времена, когда я мерил джинсы на картонке — зимой-то! — а мама торговалась за каждую копейку с продавщицей.

— Десять.

— Девяносто.

— Пятнадцать.

На семидесяти торговец заупрямился и отказался снижать цену дальше. Мы с ним так горячо спорили, размахивая кулаками и брызжа слюной, что не заметили, как вокруг собрались зеваки. Обступили нас полукругом и делали ставки — чья же возьмёт.

— Шестьдесят шесть! — прорычал я и нервно постучал по прилавку.

— Семьдесят! — не уступил торговец, но с опаской покосился на мою руку.

Нас так захватил азарт, что мы орали в полный голос, будто готовы были друг друга убить. Я чересчур увлёкся, и мой кулак жил своей жизнью — постоянно отбивал чечётку по всем подходящим поверхностям.

— Шестьдесят шесть!

Тук-тук-тук.

— Семьдесят!

Тук-тук-тук.

— Шестьдесят шесть!

Тук-тук-тук.

— Эх, Пегас с тобой, пусть будет шестьдесят шесть!

— Семьде… — я оборвал себя на полуслове.

За спиной раздались громкие аплодисменты и восторженные восклицания:

— Дожал-таки!

Я откашлялся, с трудом сохранив невозмутимый вид, и протянул руку торговцу. Тот шагнул вперёд, вышел из-за прилавка и наклонился, чтобы её пожать, как в этот момент… Накренились толстые подпорки, на которых держалась вся лавчонка, с вешалок посыпались штаны и рубашки, смялись парусиновые стены, и балка, на которой болталась железная вывеска “Морская долговечность, Рыбья прочность!”, рухнула ровно на то место, где стоял торговец.

Моё тело отреагировало быстрее, чем мозг — ладонь крепко сжалась, рука дёрнула торговца из-под балки, корпус крутанулся, придавая движению скорости. Лавчонка сложилась как карточный домик. На секунду воцарилась тишина, а потом я услышал одинокий стук и задумчивое: “Надо запомнить”. А в следующее мгновение люди загомонили, обсуждая произошедшее.

Торговец ошарашенно ощупал себя с головы до ног и набросился на меня с объятиями и благодарностями.

— Насмерть бы прибило… Если бы не вы, то на этом паршивом рынке моя жизнь бы и закончилась! — он бросился к лавке, зарылся в обломки и парусину и вытащил здоровенный ком из смятых рубашек. — Для вас ничего не жалко!

— Это всё мне? — я потянулся за рубашками, но торговец поджал губы и отшагнул назад. Помялся и выделил мне одну рубашку. Я изумлённо на него уставился. — Всего одну?

— Да-да, вы правы, — согласился торговец, дал мне ещё одну рубашку и торжественно провозгласил: — А ещё, пока я жив, у вас будет скидка в моей лавке целых два процента! Ах, к Гидре, гулять так гулять! Пять процентов!

Жлоб. Но от подарка отказываться я не стал — заскочил в особняк Брана, закинул мешок с рубашками в свою комнату и продолжил исследовать столицу. Красный район был каким-то… депрессивным. Домики были уж совсем простенькими — хлипкие мазанки с соломенными крышами, — а между ними торчали перекошенные сарайчики и загоны с разной живностью. Выделялись здания с вывесками в виде иголки, подковы и кренделя — видимо, ремесленники живут побогаче.