Тоша в отличии от приятеля обладал куда большей гибкостью ума, а потому сразу сообразил, чем пахнет дело. Ткнул пальцем в полустёртую надпись и произнес:

– Допустим вся тетрадка полна таких записей, и что из этого следует? В поселке появилась синтетика?

– Бери выше.

– Лаборатория по её производству?

– Именно, - Гамахен удовлетворенно кивнул.

– Значит трущобы скоро будут наводнены новым наркотиком, более дешевым и потому более доступным, - продолжил рассуждать Тоша.
– Продажи кокса и хмурого резко упадут, и как следствие упадут доходы картеля. Вроде бы всё логично, но только все равно не сходится. На кой черт за тетрадкой пришли стригуны. Им-то какой интерес в этом деле: поссорить атамана малажского с генералами из Фавел? Так они и без того воюют, причем местом разборок выбрали Центровую - вотчину расписных. Помните, как весной братию артельщиков едва не смели под горячую руку. Те всё прятались по хазам, словно перепуганные сурки. В следующий раз могут и не отсидеться. Нет, война стригунам не выгодна. Тогда к чему им понадобилась эта информация?

– Без понятия, - честно признался я. – Может с помощью этих записей хотят выйти на лабораторию. Ведь как не крути, Центровая их зона ответственности, и в случае чего спросят с них. Потому и торопятся отыскать варщиков первыми, пока не стало слишком жарко.

– Я другого не понимаю, - перебил меня Гамахен.
– Получается, что Лукич добровольно подставляется, отдавая записи. Ведь тетрадка кому принадлежит – ему? Ну хорошо, не ему лично, а мастерской на Блинчикова. Те, кто в теме, прекрасно осведомлены о роли бобыля в предприятии, и кто на самом деле крышует бизнес. Что же получается, малажцы сами на себя состряпали компромат? Ради чего, ради еще одной войнушки? Так это и без тетрадки легко устроить... Несостыковочка вырисовывается.

– Всё стыковочка, рисовать только нужно уметь, - не удержался я от подначки. Очень уж хотелось утереть нос умнику, в кои-то веки зашедшему в тупик. – Чё вы к принадлежности тетрадки привязались? О чем она свидетельствует? О том, что такая-то и такая машина были переделаны под «тару» с целью перевозки определенного груза. Повторяю, не производства синтетика, а подготовки к перевозке: уменьшить там объем бака или днище подпаять. К хозяину мастерской какие претензии? Если что-то не устраивает - пожалуйста, ищите заказчика.

– Но Лукич-то понимает, для какого товара готовит машины?
– не сдавался Гамахен.

– И что?

– Он же знает, что картелю это не понравится.

– И что дальше? Конкретно ему предъявить за что? Изготовлением химозы и её перевозкой Лукич не занимается.

– Да как же не занимается, если ты к нам пришел? – удивился Тоша.

Я глубоко вздохнул. До чего же трудно иногда бывает со старшаками. И все то они знают, и все понимают, только когда доходит дело до очевидных выводов, начинают тупить.

– Потому и пришел, что вы ни к мастерской, ни к Лукичу отношения не имеете.

– А бабки кто платить будет?

– За это можете не переживать… не понадобятся деньги мертвецам.

Лица пацанов посмурнели. Кажись, они наконец осознали, чем это приключение может закончиться для них: не новыми шмотками и жратвой, а деревянными крестами над могилами.

Пока они думали, я принялся шоркать подошвой, стирая надписи на земле. Шоркал так сильно, что очнулся Малюта. Окинул нас задумчивым взглядом, после чего изрек:

– Ну чё, народ, как бабки делить будем?

Лукич с присущим ему спокойствием воспринял сообщение об отказе. Кивнул головой, мол бывает и такое, не хотят пацаны подзаработать, значит найдем других. Снял любимое ружье со стены и ушел в обход. Я же улегся на скрипучую раскладушку, но вместо того чтобы заснуть, принялся ворочаться с бока на бок. Не прошел даром сегодняшний разговор. Нагнал я на пацанов жути - да так, что самого проняло. Теперь лежал и представлял себе всякие страсти. Как встречусь со стригуном, передам фотоаппарат со снимками, а он заместо спасибо вспорет мне живот. И до того фантазия разыгралась, что и вправду кишки закрутило.

Остаток ночи я пробегал до горшка, а под утро меня бледного и вспотевшего обнаружил Лукич. Поинтересовался, чего такого умудрился съесть, и узнав про прокисшее молоко, сильно расстроился:

– Кому было сказано - не трогать продукты с нижней полки? Ты чем думал, дурья твоя башка?

– С улицы пришел, вот и захотелось, - повинился я.

– Ну и как, вдоволь напился? Вкусно поди, кисленького хлебнуть?

Крутило меня лихо до самого обеда, и только после того, как Лукич принес микстуру, малясь попустило. До вечера я отлеживался, набираясь сил, а когда солнце склонилось к закату, явилась ко мне очередная напасть под названием жор. Есть захотелось так, что подмёл в холодильнике всё имеющееся подчистую. Добрался даже до слежавшегося комка лапши и завяленных до состояния мумии огурцов. От последних толку не было никакого: ни сока, ни привычного хруста на зубах. Запаха и того лишились.

Когда с перекусом было покончено, я откинулся на спинку стула. Хотел было поставить чайник, но в животе оказалась такая тяжесть, что поневоле прикрыл глаза. Сном это трудно было назвать, скорее бодрствованием в полглаза. Потому и услышал, как вернулся Лукич.

Бобыль вид пустующих полок не оценил. Не то чтобы он часто пользовался холодильником, если только ветчины собирался нарезать на дежурство или прохладного квасу глотнуть, до которого Лукич в последнее время был охоч, особенно в полуденную жару. Он и сейчас достал бутылку хлебного, почесал заросший щетиной подбородок, а после спросил: