Говорят, в юности дей Филипх казался выкованным из армского булата, и только шестихвостый садан знал, что пройдет десять весен, и все рассыплется в прах. Если мудрый Абуна правильно прочитал волю Мудрейшего, то караван Арции входит в ущелье беды, и лучше сменить караванщика перед шарком, но не во время его.

Али не обольщался: северный дей не восстанет против брата, как никогда не восстал бы он сам. Но эта верность может стать причиной девять раз по девяти бед, ибо дей Филипх не оседлает коня судьбы, как не оседлал ветроногого Садана. Вспомнив о том, как жеребец признал своим хозяином Эссандра, Али почувствовал странную гордость, словно бы он сам, а не конь коней избрал сероглазого воина. Кто знает, что вытащит из мешка возможностей рука звезд, но, если конь Али пойдет рядом с Саданом, Меч Атэва будет рад.

Корабль наконец вошел в гавань, и брат Усмана узнал стоящего на берегу Баиндура.

Приветствуя сходящего на берег Али, каддар поочередно прижал руки к вискам, углам рта и сердцу.

– Да будет твой путь во дворец Повелителя усыпан лепесткам". Калиф Наджед, да продлятся его солнечные дни до бесконечности, с нетерпением ожидает твоего рассказа о земле хансиров.

Если бы под ногами полководца разверзлась зловонная трясина, населенная черными змеями, и то бы его сердца не охватил подобный ужас. Но окаймленное шелковистой короткой бородой узкое лицо осталось невозмутимым.

– Да продлятся блистательные дни царственного сына моего великого брата до бесконечности. Я с радостью поведаю Повелителю все об увиденном мной в землях хансиров.

– Калиф в великой щедрости своей и в память о победах, одержанных Мечом Атэва, назвал тебя булат-каддаром [Булат-каддар (атэв.) - верховный главнокомандующий.] и желает говорить с тобой о походе в желтые земли.

– Желтые земли полны золота и презренных скорпионов, но, если Повелитель прикажет, кони Непобедимых дойдут до Сартахены [Сартахена столица Кангха, сурианской части империи Канг-Хаон.].

– Мудр и справедлив Повелитель Наджед.

– И великим будет его царствование.

Али не спросил о том, как умер Усман, хотя в том, что умер, сомнений не было. Не произнес он и имени Яфе, моля Баадука, чтобы младший племянник сумел бежать из змеиного гнезда, по недомыслию именуемого городом городов. Спрашивать Баиндура - значит вить аркан для собственной шеи. Полководец молчал, но судьбе было угодно ответить хотя бы на один из незаданных вопросов.

Проезжая площадь Следа Подковы Коня Баадука, Али увидел немало мертвых голов, среди которых была и голова звездочета Абуны. Проследив за взглядом спутника, Баиндур пояснил:

– Сын крысы, возомнивший себя мудрецом, счел уместным вмешаться в волю Баадука, определившую смерть подобному зайцу Яфе. С помощью мерзкой волшбы чернокнижник Абуна узнал о смерти калифа калифов от укуса змеи и о том, что великий Усман назвал своим преемником старшего из сыновей, подобного льву Наджеда. Недостойный предупредил Яфе, по доброте отца не утопленного во младенчестве, и тот трусливо бежал, убив пятерых воинов и ранив четырнадцать. За голову презренного обещано семь раз по семь кошелей золота, но следы трусливого ведут в пустыню. Баадук велик, он пошлет бежавшему смерть, достойную бешеной собаки.

– Да не развяжется завязанное, - приложил руку к сердцу Али.

Усмана убили, в этом полководец не сомневался. Убили бы и его, Али, если б он не был нужен. Наджед жаден, как тысяча торгашей, и труслив, как песчаная крыса, но пруд его мыслей хоть и смраден, но глубок. Он желает погрузить руки в сокровища владык Сартахены и понимает, что без Али желтые оставят его без головы раньше, чем он откроет пасть. Только поэтому брат Усмана, не скрывавший любви к Яфе, жив и назван булат-каддаром. И он станет им! Он одержит победы для назвавшегося львом шакала, чтобы потом содрать с него шкуру и прибить на пороге хижины самого смрадного из золотарей Но до этого даже сабля Али не должна знать его мыслей. Баадук милостив, он сохранит жизнь Яфе, Абуна говорил, что его звезду погасить непросто. А если племянник мертв, так же как и брат, следующим калифом станет он, Али. Он растопчет голову змеи, и да не развяжется завязанное.

Когда сын Амира и брат Усмана простерся ниц перед царственным племянником, на его лице читалась лишь решимость швырнуть к ногам победителя бритую голову нечестивого властителя Сартахены.

2891 год от В.И.

12-й день месяца Сирены.

Арция. Мунт.

"Я преданная слуга Вашего Величества, и я долго и мучительно думала и просила совета у Творца и святой Циалы, прежде чем решилась написать Вам. Я знаю, что те известия, которые я сообщу, огорчат Вас, но я не могу спокойно смотреть, как моего короля обманывает презренная простолюдинка, поднятая им из грязи до заоблачных высот..." - в этом неведомая доброжелательница, в которой Филипп предполагал графиню Ратин, ошибалась. Эжени Шаре была женой богатейшего из ювелиров, и золота у нее было поболе, чем у многих аристократок. Ошибалась графиня и в том, что он ничего не знал о связи пышногрудой прелестницы с Гастоном, Реви и Аганном. Король знал все, причем давно, и все равно это было мерзко.

Мерзким было все, начиная от отдаленных голосов стражников до золоченой ручки двери, за которой спала Элеонора, наверняка намазавшая лицо очередной жирной гадостью. Последнее время он с трудом заставлял себя смотреть на жену, хотя то, что он сделал, он сделал ради нее, или, вернее, из-за нее.. Король вздохнул и, тяжело ступая, подошел к письменному столу, заваленному бумагами. Проклятое письмо вызывало ощущение гадливости, как будто в собственной постели он обнаружил дохлую крысу, к тому же провалявшуюся в теплом месте не меньше кварты. Филипп с наслаждением сунул мерзкую бумажку в огонь, забыв о том, что нет хуже приметы, чем что-то сжигать в пламени свечи. Что с ним может случиться, чтобы стало еще хуже? Король заглянул в кувшин, стоявший на столе рядом с подсвечником. Так и есть, пусто... В последнее время он совсем как братец Жоффруа, не к ночи будь помянут. Слишком много пьет и слишком мало делает. Филипп со вздохом взял свечу и подошел к зеркалу.