Архипастырь возвысил голос, творя молитву, знаменующую конец совета. Ее Иносенсия присоединила свой голос к другим:

– Да будет благословен и гнев Твой, изливающийся на грешных, и благодать Твоя, дарованная праведным...

Анатолий с Фотием полагают себя победителями. Смешно... Но что же все-таки она недопоняла? Почему ей кажется, что Илларион отнюдь не проиграл?

2896 год от В.И.

1-й день месяца Вепря

АРЦИЯ. МУНТ

Щечка Анхеля была ледяной, словно он умер много ор назад и все это время пролежал на улице. Пьер смотрел на сына, ничего не понимая, потому что есть веши, которые рассудок сразу осознать не может. Луна ушла, за окнами вновь танцевала и смеялась метель, огонь в камине поднял рыжую голову, сначала робко огляделся, а потом с жадностью набросился на подброшенные ему дрова. Комната постепенно наливалась теплом, чья-то рука зажгла свечи, теплый розоватый свет ласкал глаза, но тепло и свет не могли помочь ни мертвому ребенку в колыбели, ни упавшему рядом с ним на колени невзрачному мужчине в стеганом алом халате.

Ветер настойчиво бился в наглухо закрытое окно, пламя, у которого грел руки маркиз Гаэтано, трещало ласково и уютно. Наконец, человек у колыбели поднял голову, мука в его глазах растопила бы и камень, но Рафаэль Кэрна был тверже мирийского базальта. Он только пожал плечами и вновь потянулся к огню. Взгляд Пьера Тартю упал на роскошный кинжал, валявшийся на ковре. Совладать с Кэрной могли разве что Александр Тагэре или Сезар Мальвани, но для арцийского короля это значения не имело. Впервые в жизни он не боялся и не думал.

Пьер бросился на мирийца с отчаянием загнанного животного, маркиз Гаэтано лениво перехватил руку с кинжалом и вывернул. Что-то хрустнуло, клинок выпал из неумелых пальцев, звякнув о решетку камина, а Рафаэль отшвырнул от себя короля, словно паршивого щенка. Тартю упал на ковер и там и остался, схватившись за покалеченную руку.

– Будь ты проклят, убийца!
– выдохнул король.

– Вот как?
– Рито Кэрна улыбнулся. Так мог бы улыбнуться Проклятый, которым клирики не одну сотню лет пугали прихожан.
– Вряд ли твои слова, Пьер Тартю, что-то значат. Тем более для меня.

– Ты не мог, не должен был мстить ребенку!

– Ты ошибся, гаденыш. Кэрна мстят иначе. Я не помешал этим созданиям исполнить свой долг, только и всего. А почему я должен был им мешать? Сыну убийцы и узурпатора с дурной кровью следовало умереть, и он умер - на престоле Арции не может быть бастарда. Кошки Воля сторожат его кровь, они не позволят нарушить запрет.

– Кошки Воля, - медленно повторил Пьер Тартю, словно пробуя эти слова на вкус.

– Тот, кто связал Свет, Тьму и Холод, знал много, но вряд ли предполагал, что его создания выучатся любить, а значит, и ненавидеть. Кошки Воля полюбили Шарло Тагэре и его младшего сына. И возненавидели тебя. А тебя есть за что ненавидеть, не правда ли?

– Будь ты проклят!

– Я это уже слышал, - маркиз Гаэтано пошевелил тлеющие угли, и по ним поползли оранжевые змеи.
– Но проклят не я, а ты. У тебя никогда не будет детей, Пьер Тартю, - в свете камина глаза Рафаэля блеснули золотом.
– Кровь Филиппа и Алека разорвала последнюю цепь. Стражи больше не привязаны к дворцу и полнолунию, они найдут твое семя везде. За морем, в храме, в хижине, в крепости. Найдут и убьют на твоих глазах, и ты ничего не сможешь сделать. Разве что никогда не прикасаться к женщине.

– Почему они не убили меня? Я - потомок бастарда! Я, а не мой сын! Это несправедливо!

– К чему эти крики, Пьер Тартю?
– мириец легко поднялся.
– Прощай, оставляю тебя с твоими мертвецами. Хорони их сам.

– Кэрна! Байланте! Слышишь, ты! Это я сверг твоего Тагэре и перебил твоих дружков... Ты не можешь так уйти! Убей меня... Ты должен меня убить!

– Должен?
– Рафаэль вновь улыбнулся странной, отрешенной улыбкой. Байланте не давят крыс и никому ничего не должны! Я не столь милосерден, как тебе кажется, так что живи, крысенок! Живи и думай о кошках и о том, что ты сделал год назад.

Маркиз Гаэтано вышел легкой, танцующей походкой, которую виконт Эмразский запомнил по Большому королевскому турниру. Блеснули черные волосы, скрипнула дверь, в трубе по-волчьи взвыл ветер. Пытаясь поднять ее, король неловко оперся о правую руку, острая боль оказалась исполнена милосердия - Пьер Тартю потерял сознание.

НЭО РАМИЭРЛЬ

Чтобы исцелить Вайарда, пришлось убить цветущие заросли. В Вархе не было цветов, и, чтоб спасти умирающего, Нэо едва не прикончил Аддари, Норгэреля и самого себя, но у них получилось! Они вернули пленника от самой Грани, и теперь он спал на плаще Аддари. Трое эльфов молчали, лльяма тоже притихла. Башня Хозяина менее отвратительной не стала, но спускаться с нее не было сил. Становилось все холоднее, и Рамиэрль поманил Волчонку, та подползла поближе, успешно заменив собой походный костер.

Разведчик смотрел на измученное лицо своего спасителя. Он уже понял, кого нашел, но рассудок, готовый смириться с множеством чудес, иногда упорно не желает признавать очевидное. Зачарованный Альсионэ пруд и впрямь показал будущее, вернее, некую вероятность, которая осуществилась, пусть и не совсем так, как пригрезилось сонной золотой воде. Если б не водяное зеркало, он бы узнал Ларэна сразу, но в Луциане он видел именно себя, это его и обмануло... Он еще допускал, что Залиэль могла немного пережить свою "гибель", но Ларэн... Столько лет, и никто не догадался. Никто! Как он жил эти годы, как уцелел в разбушевавшейся на вершине огненной круговерти... Рене трижды, четырежды прав, когда говорит, что смерть не самое страшное!