— А у вас есть основания думать, что с ним могло случиться что-то нехорошее? — спросил Уоллис.

— Я могу назвать сразу четыре причины. — И он показал на каждого из них.

— Нам нужно осмотреть его комнату, — сказал Ларедо.

Еще одна глубокая затяжка.

— У вас есть ордер?

— Значит, вам известно про ордера? — поинтересовался Уоллис, приподняв брови.

— Я смотрю «Закон и порядок», друг, как и все остальные. Маришка Харгитей [337] очень сексуальная леди. — Он взглянул на Пайн. — Вы на нее похожи.

Уоллис достал ордер на обыск и показал его мужчине.

— Хорошо, — проворчал тот, — но Лейну это может не понравиться.

— Поверьте нам, Лейну уже все равно, — заявил Ларедо.

Хозяин дома открыл дверь и жестом предложил им входить.

— У меня дела внизу, — сказал он. — Дайте знать, когда закончите.

— Спасибо, хорошо. Нас это устраивает, — сказала Пайн.

Мужчина с задумчивым видом остановился у двери.

— Он мертв, не так ли? — не удержался он от вопроса.

Пайн на него посмотрела.

— А у вас есть основания так думать — если не считать того, что мы здесь? — спросила она.

Он пожал плечами, бросил сигарету и растоптал ее каб-луком на бетонном полу перед входом в квартиру.

— Я вас впущу, чтобы вы все осмотрели.

— Это не займет много времени, — пообещал Уоллис, глядя на маленькую квартирку. — Начну с ванной комнаты.

— Кладовка, — сказала Блюм, открывая дверь и засовывая внутрь голову.

Ларедо посмотрел на Пайн.

— Значит, нам остается спальня, — сказал он.

Пайн бросила на него странный взгляд, но ничего не ответила.

Тщательный обыск занял около тридцати минут.

Уоллис не нашел ничего необычного в ванной комнате: все лекарства, лежавшие в шкафчике, официально продавались в аптеке.

Пайн и Ларедо перерыли спальню, но ничего там не обнаружили.

Однако Блюм сопутствовала удача в кладовой, и она выложила часть своих находок на постель.

— Вы только посмотрите, — сказал Уоллис, когда они уставились на женскую одежду, нижнее белье, туфли и сумочки, которые Блюм сложила на кровати.

— Все это похоже на дорогие вещи для выступлений, — заметила Пайн.

Она взяла одно из платьев и туфли, которые к нему подходили.

— Согласна, — кивнула Блюм. — И вещи совсем не дешевые. Первоклассный материал и работа.

— И он живет в такой дыре? — сказал Уоллис.

— Вероятно, тратит все деньги на одежду, — пошутил Ларедо.

Пайн взяла белые трусики.

— Может быть, его именно за это вышвырнули из армии, — предположила она.

— У меня возникла такая же мысль, — добавила Блюм.

— Я думал, в армии придерживаются схемы «не говори, не спрашивай» в том, что касается гомосексуалистов, — сказал Уоллис.

— Теперь такого закона нет, — заметила Пайн. — Тем не менее, из того, что у него есть такие вещи, еще не следует, что он гомосексуалист. Давайте не будем спешить с выводами. Не исключено, что они принадлежат кому-то другому. Может быть, здесь жила женщина.

— Возможно, Гиллеспи был трансвеститом, — добавила Блюм. — Если так, это может объяснить, почему его отправили в отставку на таких условиях: возможно, опасались судебного процесса. Или просто хотели дать ему понять, как они относятся к таким вещам.

— Какого дьявола? — возмутилась Пайн. — Если он способен хорошо выполнять свою работу, остальное не имеет значения.

— Возможно, он привлекал внимание в своем подразделении, — вмешался Уоллис. — Или совершил что-то еще. Не следует отказывать армии в презумпции невиновности.

— Ну, Гиллеспи мог работать в одном из клубов поблизости, — сказала Пайн. — И, если он был голубым, в Саванне есть где развернуться.

— Откуда вы знаете? — удивился Уоллис.

— Я бывала здесь прежде, — объяснила Пайн. — И, если знаешь, где искать, флюиды заметить достаточно легко.

— Для такого привлекательного города, как Саванна, — чопорно добавила Блюм, — кто бы мог подумать?

— Я лишь старый пердун, но я не понимаю таких вещей, — признался Уоллис. — Однако мой девиз: живи и давай жить другим.

— Парень, убивший Гиллеспи, очевидно, не разделяет ваших взглядов, — заметила Пайн. — А теперь давайте еще раз поговорим с управляющим.

— Зачем? — удивился Уоллис.

— Я практически уверена, что он об этом знает, — ответила Пайн.

— Я не верю, что пожилой мужчина голубой, — уверенно заявил Уоллис.