Навык религиозного служения сразу скакнул на десять пунктов.

Я падаю на колени и снова поднимаю руки вверх — это сигнал для Акимыча и Лукася. Проходит несколько секунд, и ракеты «Вулкан» с ревом и треском начинают штурмовать небо. Все вокруг грохочет и трясется, кто-то визжит — схлопотал отлетевшей искрой. Я оборачиваюсь. Вулканы разливают вокруг себя языки пламени, становясь все больше и больше, после чего взрываются, запуская в небо столб разноцветных огней.

Я перехватываю тяжелый взгляд — Эллана стоит прямо между двух пылающих гигантских костров и смотрит на меня так, что у меня начинает крутить желудок. Видимо, игра огня делает ее лицо таким дьявольским.

Ладно, я свое дело сделал, алтарь готов. Сейчас увижу, как появятся наши грабители и скроются за воротами — тогда, сославшись на сильную усталость, сразу тоже удалюсь. И пусть подавятся своими деньгами за алтарь. Ну да, статуя, барельеф, то есть, жуткий, но мы его художественной ценности не обговаривали!

Вулканы отговорили свое и просыпали на землю последние искры, а я еще не видел ни Евы, ни Гуса. Перехватил взгляд Акимыча — тот тоже явно начинал волноваться.

А потом раздался крик — громкий, мужской и матерный — от дверей замка. Так получилось, что народ как раз начал подтягиваться к алтарю, открыв свободный проход, и я смог увидеть, как из дверей выбежала Ева в разорванном платье, за ней несся Гус, а у их ног мчались две маленькие длинные тени — Ева метнулась было к воротам, но оттуда к ней уже кто-то шел, расставляя руки, уже расчехляли оружие и сдергивали со спин луки, тогда Ева повернула к нам, Гус по дороге, словно споткнувшись, подхватил под мышки двух лисиц, а Ева кинула в воздух что-то малое, огненно-багряное, вроде бы перышко, и тотчас на этом месте, отбросив ударом крыльев воинов «фиолетовых», возникла гигантская птица с длинным хвостом словно бы из живого пламени.

Я не понял, как я заскочил ей на спину, или кто меня туда втянул, рядом со мной, вцепившись в перья, на четвереньках стоял Лукась, и Акимыч что-то восхищенно причитал, и лисы вжались в спину феникса. Сломанный кринолин Евы вместе с остатками платья сносит ветром, он летит, раздувшись, как палатка, кому-то на голову там, внизу, я скольжу, падаю, меня хватают за шиворот. Луч шипящего света прошивает руку схватившего, рука вспыхивает и чернеет, осыпаясь пеплом. Я слышу как стонет Ева и вижу Акимыча, на его лице — восторг безумия, единственный оставшийся глаз сияет, из другого торчит стрела с черным оперением.

Феникс делает вираж, я вижу страшную морду со скошенными глазами и развевающейся гривой — марколев, расставив короткие острые крылья, несет на нас своего хозяина, уже воздевшего меч — рубить фениксу крыло. Второй марколев заходит сбоку, лучник на нем осыпает нас стрелами. Внизу кружат чайки и нетопыри — им до нас не добраться, но кто может быть быстрее крылатого льва?

— Ним, Ева! — кричит Акимыч. — Нам нужно прыгать! Феникса нужно разгружать, чтобы неписей спасти!

— Встретимся в Мантисе! — кричит Ева и падает вниз. Ее однорукая фигурка в белых панталонах летит, кружась, как тряпочная кукла.

Дальше я ничего не вижу, только ветер бьет в лицо, выбивая слезы.

Смерть произошла во мраке, и была она, как и положено смерти, болезненной, несмотря ни на что ужасающей, но, к счастью, быстрой. Привыкнуть к этому нельзя — психика все равно отчаянно вопит перед небытием, даже если ты уверен в своем воскрешении. Наверное, если бы такую игрушку делал я — люди бы у меня не умирали. Впадали бы, например, в паралич или что-нибудь вроде этого. Абсолютно уверен, что все заядлые игроки Альтраума — уже серьезные психи, или вообще лишились какой-то важной человеческой составляющий. Наверное, я тоже.

Призраки Евы и Акимыча были очень похожи на своих хозяев при жизни — если Ева висела строгим столпом света в центре маленького кладбища, то Акимыч метался туда-сюда, разбрызгивая из своего сияющего комка голубые искры. Кажется, Ева пыталась ему что-то объяснить, она делала пассы тем, что могло быть ее руками и, кажется, вздыхала и стонала азбукой Морзе, но лично я совершенно не мог понять, чего она от него хочет.

В момент нашего воплощения она успела заорать «Выходи! Неме…!», но в тот же момент и ее, и Акимыча одело в сверкающую ледяную броню — неподвижного и застывшего меня схватили чужие руки, швырнули на лошадь лицом вниз, потом, после стремительного галопа под возбужденные крики меня стремительно куда-то несли: только камень, свет факелов и матерные вопли.

— Успели! — заорал Базиль Дево. — Молодцы, ребята, отлично сработано, минута пятнадцать, еще пятнадцать секунд в запасе! Вот что значит тренировки! Подтягивайте цепи!

— Выходи из игры! — еще раз крикнула Ева, когда ледяная корка спала с ее губ.

— Да на здоровье! — хохотнул Базиль — Можете теперь выходить. Сразу лучше удаляйте персов, вы тут навечно.

Даже после заморозки висеть на железных цепях, прикованных к кольцам на стене, было больно. Еще хуже стало, когда я попытался пнуть того, кто только что запихивал меня в железные браслеты, малейшее усиление нагрузки на кисти вызывало ощущение раскаленной боли в запястьях и вырывало плечи из суставов. Темница — а это бесспорно была она, ярко осветилась — сквозь толпу фиолетовых вплыла Эллана-Лана в сопровождении Сиборна, несущего в поднятой руке сияющую лампу в виде птичей головы. Первое, что сделала Эллана — с силой ударила Еву по лицу. И еще раз. Ева молчала. Я с ужасом вспомнил, что ей тоже сразу не выйти, вроде, она кому-то должна сперва написать, чтобы ее отключили. А как она будет писать, когда руки прикованы?

— Никуда я не уйду, — крикнул Акимыч. — Я с вами!

Ему по зубам съездил Базиль.

Я висел на стене молча, как-то не находилось подходящих к случаю слов.

— А у нас тут герои, — сказала Эллана. — Очень хорошо, люблю героев. Или вы мазохисты? Ну, так сегодня прямо ваш день! Херби, принеси -ка хлыст из конюшни и дайте мне нож. Мы сейчас будем у господ из Зеленого Листа выяснять — кто заказал атаку на наш клан.

— Никто нам ничего не заказывал! — сказал Акимыч. — Вы просто лисичку мучали, а это нехорошо!