Ясмина не находила себе места. Сегодня бал, а она не готова. И Милы нет уже четыре дня. И Жанна что-то подозревает. Но хуже всего с Лестаром. Этот демон очень хорошо все понял, лучше многих. Иначе как объяснить то, что случилось через день после ухода Милы? Он пришел, когда Ясмина уже спать ложилась. Майк снял с нее навеянный облик, и сейчас она могла хотя бы дышать полной грудью и не вздрагивать каждый раз, видя свое отражение в зеркале.

Она открыла, не могла не открыть. Он закрыл дверь, подпер ее собой и уставился своими непроницаемыми глазами на бедную девушку.

— Что… что вы хотите? — заикаясь спросила она. Он ее пугал всегда, но в последнее время особенно.

— Хочу кое-что проверить, дорогая жена, — последние слова он почти выплюнул и скривился.

Впрочем, Ясмина сама была не рада подобному союзу. О многом жалела. О том, что поддалась на уговоры Милы тогда, свободу не получила, лишь только увязла по самое горло во всей этой лжи. И сейчас поддалась. Принцесса умела убеждать.

— Проверить? — спросила она и отшатнулась, когда тот приблизился. Взял за руку, почти враждебно, почти болезненно. Провел большим пальцем от ладони до локтя. И ничего не почувствовал. А ведь там, на обеде с ее родителями чувствовал каждое движение даже на расстоянии. Он бы мог списать все это на разыгравшееся воображение, но был слишком умен, чтобы разбрасываться предчувствиями. Значит, эта девица его дурит. Все они его обманывают, играют. И он прекрасно знает, кто здесь руководит этим балаганом. Мила. Где-то совсем рядом. Поблизости. Может, сейчас скрывается за той неприметной дверью и прислушивается. Что испытывает? Удовлетворение? Или страх? Маленькая, жестокая ведьма. Когда он поймает ее, непременно отшлепает, а потом зацелует. А может, сделает и то, и другое одновременно.

Он подошел к этой самой неприметной двери и распахнул ее. Никого и ничего. Пустота, сплошная, как его жизнь. Это разозлило. Она снова играет с ним, обводит вокруг пальца, но и он играть умеет, не хуже ее, а может и лучше.

— Скажи ей, если не перестанет прятаться, Артур Марани умрет.

— Я не знаю, где она, — прошептала девушка, а он схватил за руку, сжал так, что вскрикнула.

— Тогда найди ее.

Отпустил.

— На бал можешь не ходить… сегодня.

Дверь захлопнулась, и вроде он ушел, а ей казалось, что остался. Он ненавидел ее за то, что живет, что мешает ему, неудобное препятствие. А потом поняла, что еще чуть-чуть — и сдерживающих факторов не останется, и он переступит через нее, как переступал через всех остальных. Стало страшно, как никогда в жизни. Нужно было бежать. Прямо сейчас, как можно быстрее и дальше. Она даже распахнула дверь в коридор, а там он… Майк обнял, зашептал что-то, а она цеплялась и боялась одновременно. Зачем, зачем она ввязалась во все это? Не хотела быть рабыней, просто вещью, тряпкой хозяина, но кто же она теперь? Не рабыня, не жена, не королева и даже не копия принцессы Элиани. Никто. Просто никто.

Илана доела последний пирожок и поняла, что так больше продолжаться не может. Вот только решиться на что-либо никак не могла. Уйти одной из города, без денег, оружия, поддержки, пешком. Чистой воды самоубийство. Она еще не настолько отчаялась. Вот только голодный желудок и давно не мытое тело, общая усталость от перерасходованных сил говорили об обратном. Она решила выйти из своего странного укрытия, хотя бы прогуляться по улице. Понять, что в этом нет ничего страшного. Спустилась вниз, увидела полоску солнца, зимнего, не жарящего, но все еще теплого и ступила за порог. Прохлада улицы смела накопившееся раздражение, она даже несмело улыбнулась. Дошла до рынка, заметила все ту же тетку с пирожками, но подходить больше не рискнула. С них станется жалобу написать и отправить ее за решетку или объявить нестабильной. Правда она не очень понимала, что это такое. Вообще магия для нее была чем-то новым, непонятным и неизведанным. И как же не хватало Рей.

— Илана, — она резко обернулась и увидела Берту, одну из своих аделарских подруг. Дочка ближайшего советника отца. Звонок из прошлого.

— Берта?

— Иланка, это ты? — от этого по-домашнему произнесенного имени захотелось плакать. Как же давно ее так не называли.

— Берта, — она бросилась к девушке, обняла и, наконец, поверила, что все будет хорошо. Теперь точно.

— Как ты здесь, откуда?

— Это длинная история.

— А волосы? Что случилось? Мы все думали, что ты погибла, — а потом она осеклась и погрустнела, — Прости, мне так жаль твоих родителей.

— Ничего, — отозвалась Илана. Сейчас это было совершенно не важно. Главное, в этом ужасном городе, который принял ее как врага, нашлась хоть одна близкая душа. И Илана надеялась, что Берта поможет ей теперь.

Она и помогла. Отвела к отцу в их большой красивый дом в дорогом квартале. Едва увидев ее, он растерялся, даже как-то не поверил, что ли. Но Илана так хотела верить, что теперь в безопасности, что не заметила или предпочла не заметить, как поджались губы, как сузились глаза мужчины, а потом загорелись от какой-то одной ему ведомой мысли.

А еще ей хотелось помыться, стереть с себя всю ту грязь и ужас прошлого. Забыть обо всем. Она даже простонала от удовольствия, когда скинула с себя пропахший непонятно чем крестьянский костюм и окунулась в теплую, душистую воду. Намылила руки, лицо, все до чего смогла дотянуться. И провела в ванне больше часа. Берта принесла одно из своих платьев, немного великоватое, но если затянуть поясом, то будет очень даже ничего. Красиво. И она красивая, даже с этими криво обрезанными волосами.

А потом появился отец Берты и пригласил в библиотеку. Спрашивал обо всем, она отвечала, но… О Рей не рассказала и о силе, которая внезапно в ней проявилась, о Торе. Да ни о чем, по сути. И чем больше она утаивала, тем больше менялось лицо советника Валенси. Превращалось в неживую маску. И тогда она начала думать об этом доме, таком большом, безопасном и уютном. Они ведь уехали одними из первых. Сбежали. Как крысы с тонущего корабля. Потому что знали то, что не знала она — Аделар сотрут с лица земли. А не они ли сами этому поспособствовали? И как только она об этом подумала, в кабинет советника почти бесшумно вошел человек с мерзкой, предвкушающей улыбкой палача на губах.