Утром я объявила Миле, что мы уходим. Она порывалась со мной, но ее снова начала подводить магия. За завтраком ее ложка сама собой заледенела, и вода на столе. Мы посмеялись, а Лестар насторожился. Дальше больше. Во время обеда все жители Моравии смогли впервые в жизни наблюдать настоящий снег. А Мила лишь простонала, глядя на все это безобразие, и вконец разозлила короля. Он даже накричал на нее, причем прилюдно, если считать посторонними нас с Жанной и Илану, за отказ обратиться к врачу. Да уж. Мы то в курсе, с чего это у нашей принцессы магия шалит вместе с гормонами. А вот Лестар едва сдерживался, чтобы не схватить за шкирку и не отволочь к лекарю.

Я не очень хотела оставлять Милу одну, тем более сейчас, но она заверила, что справится. Мне показалось даже, что она выпроваживает меня. Или что-то задумала, или у меня паранойя разыгралась.

Вечером мы покинули столицу. Артур и его люди сопровождали. Магия Иланы больше не проявлялась, но она все еще боялась всего на свете, вздрагивая каждый раз, заслышав ночные звуки природы, местных хищников, морийских ветров, далеких раскатов пустого грома, воющих где-то в глубине и пробирающих до самых костей. Вот тебе и наследница. Трясется от каждого шороха. Может, в своем одиноком путешествии она потеряла чуточку больше, чем уверенность в себе?

На границе мы встретили первых безликих. И первый бой мятежников. Эйнар присоединился. Действовал четко и методично, как умели анвары. Я бы тоже не прочь дать потанцевать своему атами, но Илана так вцепилась в руку, что оставила кровавые полосы на коже. Больно. Но терпимо.

Чем дальше мы продвигались, тем больше встречали патрулей. Тем больше стычек. Тем больше шума и подозрений. А это не хорошо.

Эйнар предложил разделиться. Увести след на восток и затеряться за границей, а мы втроем пойдем дальше. Вглубь. Мятежники согласились.

На третью ночь, когда Илана заснула, Эйнар решил заговорить:

— Ты уверена в ней?

— Ты не первый, кто задает мне этот вопрос. Но я и сама не знаю. Иногда кажется, что она совсем ребенок. Глупый и несмышленый. И так похожий на меня. Той, кем была когда-то.

— Может, внешне, — не согласился он, — Но она слабая. Словно желе. Совсем нет стержня.

— Не знаю, что тебе ответить на это. Она искренне верит, что является наследницей, а я не стану переубеждать. Ей пришлось многое пережить. Смерть родителей, предательство, это скитание по стране, плен у ведьм.

— И ты винишь себя?

— Я отпустила.

— Она не ребенок. И если хочет быть королевой, тогда должна научиться защищаться, и не только. А здесь и сейчас она ничто. Мятежникам нужен тот, кто поведет их за собой, а не эта бледная, никчемная моль.

— Значит, она станет такой.

— Твоя опека только вредит.

— И что ты предлагаешь? Бросить ее здесь?

— Ты слишком привязалась к ней. Слишком беспокоишься. Материнский инстинкт проснулся?

— Заткнись, — беззлобно отмахнулась я.

Он прав. Во всем.

— Когда мы доберемся до повстанцев, ты оставишь ее. От физической расправы они защитят, но она должна будет сама понять и себя, и свои возможности.

— Это как бросить слепого котенка в озеро и гадать, выплывет или нет. Жестоко.

— Нет. Рационально.

Он говорил, а я сама понимала справедливость его слов. Сама о том же думала и не раз. Решено. Я сделаю так, как хочет Эйнар. Займусь своими личными делами. Поговорю с Максом, чтобы убрал Азраэля подальше. Я чувствовала где-то внутри на уровне интуиции, что наш спор еще не закончен. Он готовит что-то. Подлянку. Надеюсь только, она не станет фатальной для нас всех.

— Эйнар, а ты побратим?

— Твой дружок сказал?

— Нет. Просто я вижу это сейчас. У тебя даже запах особый. И это слово: «преяр»…

— Да. Моя мама была побратимом. Отец, как ты знаешь, нет. А у таких пар со стопроцентной гарантией появляются именно такие дети.

— А у двух побратимов?

— Это редкость. Знаешь, я много читал об этом в свое время. Побратимы находят своих ли-ин, но исключительно среди других рас. Это своеобразная защита природы, разбавление крови свежим притоком. Это правильно. Мы с тобой дети природы. Можем слышать ее, лечить, помогать. И она тоже не оставляет своих детей в беде. Если соединяются два побратима, то их плод либо наделен огромной силой, либо пустой. Ничто.

— Ты так и не встретил своего халфа?

— Нет. Я ничего не чувствую. Но нас много таких. Не замечала?

— В Адеоне?

— Да. Наши народы были слишком сильно переплетены.

— Погоди. Но Гвинерва тоже была побратимом, а Рейвен нет. Как так?

— Она была пустой. Побратим, дочь двух побратимов. Без силы, без власти, пустышка. Вся ее сила отразилась в сыне.

— А ты бы хотел встретить его?

— Не знаю. Я привык быть таким. Это дает постоянство и спокойствие. Просто вижу, как бесится мой брат.