Уайльд. Уйти от Бози?.. Куда?

Росс. Оскар, договор есть договор.

Уайльд. В договоре написано, что по выходе из тюрьмы я не должен встречаться с теми, кто пользуется сомнительной репутацией.

Росс. Так, и что же?

Уайльд. А то. Лорд Альфред Дуглас не входит в число тех, кто пользуется сомнительной репутацией.

Росс. Ну, знаешь!

Уайльд. С точки зрения закона. Его репутация не была предметом судебного разбирательства.

Росс. Ты это серьезно? Или ты так развлекаешься?

Уайльд. С точки зрения закона, человек, пользующийся сомнительной репутацией, это я. Не он. Бози недолюбливают — это да. Ты первый, Робби. Я и сам, признаюсь, использовал его в обществе в качестве, так сказать, водоотталкивающего средства. Он моментально отваживает разных нежелательных личностей. Готов также признать, что молва сделала его олицетворением всех пороков. Но если я что-то вынес из своих многочисленных тяжб, так это следующее: только суд может признать его человеком с сомнительной репутацией.

Росс. Ты, правда, полагаешь, что это может помочь твоему делу? Что твой аргумент перевесит?

Уайльд(с улыбкой). Почему бы и нет.

Росс(жестко). Оскар, ты ведь отлично знаешь, как он с тобой обошелся.

Уайльд. И как же он со мной обошелся?

Росс. Когда в тюрьме ты заявил, что впредь не желаешь иметь с ним никаких дел, когда ты дал ему понять, что считаешь его причиной своего падения, как он отреагировал на это?

Уайльд. Не так громко. Он в спальне. Прямо над нами.

Росс. Он затеял публикацию писем…

Уайльд. Не надо! Не продолжай!

Росс …с самыми интимными подробностями, которые касались вас двоих…

Уайльд. Ни слова больше!

Росс …чтобы потом их смаковали в салонах и клубах по всей Европе! И это ты называешь любовью? (Его взгляд требует ответа). Да?

Уайльд. Это была паника.

Росс. Паника?

Уайльд. Он был лишен возможности объясниться напрямую. Ему запретили свидания со мной.

Росс. Для этого были все основания!

Уайльд. Он был в отчаянии. Он решил, что публикация поможет нашему делу. (Пауза.) Ну да, ему не хватает рассудительности.

Росс. Чего ему точно хватает, так это изворотливости.

Уайльд(отвернувшись, помолчал). Ты ничего не понимаешь в наших отношениях.

Росс. Констанция просила тебя в письме приехать к ней.

Уайльд. Я не мог.

Росс. Это почему же?

Уайльд. Я только вышел из тюрьмы. Робби, как ты не понимаешь? Я запутался. Мне требовалось время, чтобы в себе разобраться.

Росс. Одно слово Бози, и ты уже бежишь к нему.

Уайльд. Ну всё…

Росс. Недели не прошло.

Уайльд. Всё, я сказал!

Росс. Констанция тебя зовет — ноль внимания.

Уайльд. Он снял для нас эту виллу. Мы будем писать. У нас есть будущее.

Росс. И после этого ты удивляешься, что твоя жена рвет и мечет. Ты словно нарочно делаешь то, что она просила тебя не делать!

Уайльд. Она?! Скажи лучше: общество! (Горький смех). Общество упрятало меня за решетку, чтобы только развести меня с Бози!

Росс. Общество?

Уайльд. Ты бессилен сделать это в одиночку, вот общество и обрушило на меня свое возмездие. Мои пьесы не ставят, меня чураются, как прокаженного, и дело не в моем грехе — нет! — дело в том, что я так и не продемонстрировал всему свету, что этот урок морали пошел мне на пользу. Переменить мой образ жизни значило бы признать, что я был не прав. Патриот, брошенный в тюрьму за любовь к родине, продолжает любить родину. Поэт, брошенный в тюрьму за любовь к мальчикам, продолжает любить мальчиков. (В его взгляде беспощадность). Я отбыл свое наказание — мало? Кажется, от меня больше ничего не требовалось. Разве я недостаточно пострадал? Недостаточно перенес? А-а, мы играем по новым правилам! Тюремный срок — это только прелюдия. Теперь мне в глотку должны затолкать нравоучение. Вот тебе, Оскар, подавись!