Только сейчас до меня доходит полный смысл слов из песенки «Поцелуй меня везде, я ведь взрослая уже». Мне как раз недавно исполнилось восемнадцать. Конечно, я читала, что бывают мужчины, которые могут языком доставить женщине большое удовольствие ТАМ. Этому даже есть какое-то особое мудреное название, не запомнила. Но, честно говоря, не ожидала, что вальяжный красавчик Эд способен на такое. По его виду скажешь, что это его должны облизывать с ног до головы, и то только если он милостиво позволит.

Он вдруг поднимает голову и говорит, ухмыляясь:

— Страстная девочка, сладкая, сочная.

Похоже, этому мужчине я нравлюсь вся, во всех местах и проявлениях. И я сразу перестаю волноваться. Глажу его затылок, волосы и уши (больше никуда не дотягиваюсь), пока он наяривает языком мою чувствительную точку среди складочек (наверное, это и есть клитор). В какой-то момент меня выгибает дугой, я судорожно сдерживаю дыхание и напрягаюсь, а потом вдруг чувствую, как через меня словно проходят фейерверки, сериями, много и разные, красиво.

Лежу, смотрю и балдею. Скоро меня распластывает по кровати сначала откуда-то взявшаяся приятная усталость, а потом и тяжеленький Эдуард. Мне очень хорошо, и я не сразу понимаю, что его беспокойному «орудию» надо помочь. Он и под каждой моей подмышкой его толкаться пристраивал, и между грудей пробовал, сведя их максимально близко. Видимо, полноценной альтернативы норке с говорящим названием «влагалище» не существует, а сейчас он ее бережет. Разве что...

Но перед свадьбой мама мне со страшными глазами наказывала: «Береги попу», пугая последствиями для здоровья. И я для себя решила — табу.

— Подожди, — шепчу я и давлю ему на плечи, приглашая лечь на спину.

Слушается. Похоже, уже измучился весь. Я сажусь на него верхом, как на лошадь. Он судорожно кивает и хрипит:

— Ближе, — и подтягивает меня так, что мой треугольничек упирается ему в прямо в мошонку.

— Какая ты там горячая, — шепчет; похоже, у него вообще пропал голос.

Я осторожно берусь за ствол его члена одной рукой, потом и второй и вожу руками вверх и вниз.

— Что ты делаешь? — бормочет он, обхватывает мои руки и показывает, как надо — гораздо сильнее.

Я стараюсь и одновременно ерзаю почти на нем, пытаясь приложиться к основанию промежностью плотнее. Руки быстро устают, я начинаю использовать их по очереди, но стараюсь не сбиваться с ритма. Смотрю в лицо мужчины — похоже, он привыкает ко мне, как и я к нему.

— Не останавливайся, — шепчет.

Я стараюсь. А он протягивает руки и сосредотачивается на моей груди. Мой маленький второй номер безнадежно скрывается в больших ладонях. Он мнет и потряхивает мои полушария. Я слегка извиваюсь под его руками, но грудям удивительно хорошо. Выражение его лица меняется, я соображаю, что надо ускориться, чтобы довести начатое до конца. Чувствую под ладонями какие-то толчки и понимаю, что это и есть финал. Тут же Эдуард перехватывает мою руку, направляя струю семени внутрь меня, хоть и во входной зоне.

Он слабо, но удовлетворенно стонет и чуть отодвигается от меня. Мне же, наоборот, очень хочется прижаться к нему всем телом, что я и делаю, ложась.

Думаю, мы будем спать. Но через недолгое время я чувствую его движение, открываю глаза и вижу: он лежит, подперев голову рукой и смотрит на меня.

— Зачем ты пыталась убежать? — спрашивает обычным голосом. — Тебе чего-то не хватает?

— Честно?

— Конечно!

— Я хотела увидеть других девушек.

— Каких девушек? — не понимает или хорошо притворяется он.

— Которых ты отобрал в школе вместе со мной, и, может, не только в нашей школе. У которых ты смотрел медицинские карточки в кабинетах акушерок.

Он смотрит на меня вроде бы с удивлением. Потом принимается хохотать. Я криво улыбаюсь и жду, что он ответит, отсмеявшись. Попытаюсь определить по взгляду, если соврет.

— А что, это мысль! — хмыкает Эд; в его глазах прыгают искорки. — Организовать на этой половине отеля гарем, для равновесия. И устроить через девять месяцев аукцион — чей ребенок больше похож на папашу или у кого больше вес и рост. И родословные матерей еще можно проработать по системе баллов, — он опять смеется, откинув назад голову.

А мне вдруг становится не смешно. Зачем я подала ему эту мысль?! Вот же дура! Он запросто может устроить и для девушек стеклянные кабинки-комнаты и подглядывать.

— Нет, — улыбается Эдуард. — Я уже не юноша, чтобы тискать все, что движется и разбрасывать семя направо-налево. Когда заводишь активы, появляется ответственность. Других кандидаток в матери для моего ребенка нет, — он отдает по телефону распоряжение принести коньяк, встает и одевается.