С удивлением рассматриваю мужчин, добровольно отказавшихся от благ цивилизации, хоть и на время. Как это — не звонить близким и не отвечать на звонки, не пролистывать ленту новостей, не пересылать друзьям свои фотографии и чужие смешные видео и так далее? Не говоря уже о необходимости получения ежедневной информации о погоде и о происходящем в мире.

Члены клуба выглядят состоятельными людьми, это хорошо заметно по их одежде и аксессуарам; юных среди них нет. Ярик, пожалуй, самый молодой. Смотрю, как многие из них читают неторопливо бумажные книги или журналы, двое играют в шахматы, один выпиливает что-то из деревянной заготовки, еще один рисует красками на мольберте. Остальные готовятся ко сну; одного вижув трусах, снимающим носки. Возможно, они прячутся здесь от кредиторов, налоговиков, постылых жен и надоедливых наследников.

Они, очевидно, не знают, что их разглядывают, как на ладони. Надеюсь, хоть санузлы не просвечиваются — вход в них расположен с другой стороны комнат.

Большинство мужчин выглядит умиротворенными и вполне довольными жизнью. В нескольких номерах темно, и только в свете ночников угадываются очертания лежащих на кроватях фигур. Насколько мне видно, номера заняты почти все. Скоро и у «моего мужа» постепенно гаснет свет.

Сегодня вечером я решила, что ненавижу Ярика. Не могла понять, как не увидела в нем второе дно, как он вообще мог мне понравиться?! Больше всего меня покоробили его слова о том, что если Эдуард меня сейчас же не сделает женщиной, то никто со мной связываться не захочет. Так и представила, что повесят на меня славу недотроги, и останусь я навсегда старой девой. Буду только племянников в кроватке качать. Мне почему-то тогда показалось это правдой.

Смотрю в сторону Ярика и вспоминаю момент нашего знакомства. Его велосипед после падения оказался цел. И скоро он уже катил меня домой и, одновременно, в новую жизнь. А сейчас этот велосипедист находится там, за стеклом, и, похоже, не очень-то по своей воле, как лабораторная мышь. Отворачиваюсь от него. Один раз вместе сбежать я ему уже предлагала сегодня, или, вернее, вчера. Он мне не союзник. Поднимаю глаза на терпеливого охранника:

— А девушек, женщин в здании вообще, что ли, нет?

— В клубе — конечно, нет. А в приват-зоне в приходящей обслуге есть несколько женщин.

— А Эдуарда... Алексеевича я могу увидеть?
– мой голос слегка дрожит.

— Нет. Он отъехал.

Секьюрити берет меня под локоть, вынуждая идти за собой. Могу, конечно, поупираться, но основное я, кажется, поняла.

Подходим к лифту, который мужчина открывает своим ключом, и едем вверх. У двери в номер для молодоженов стоит Иван. И у него появились эмоции на лице — смотрит на меня волком. Да, еще вижу стену коридора, обрызганную, предположительно, «Вдовой Клико».

Вхожу в номер. Обращаю внимание, насколько же он красивее и уютнее, чем современные кабинки-комнаты тех самых дорогих гостей. И стен из стекла или чего-то подобного, потенциально прозрачных, здесь нет. Ни одной. Старший охранник входит вместе со мной, окидывает взглядом комнату с разложенной повсюду одеждой:

— Вам помочь, Мария Михайловна? — спрашивает.

— Нет, спасибо. И можно называть меня просто Маша и на «ты».

Сложная эмоция отразилась на мгновение на сильном лице секьюрити, потом поверх мощных челюстей растянулась улыбка:

— Если без посторонних — хорошо, Маша. Вам, в смысле тебе надо отдохнуть. Кстати, я — Петя.

Вот и познакомились. Он уходит. Звука поворота ключа не слышу. Освобождаю кровать от подарков и раздеваюсь, убрав документы и деньги назад в сумочку.

Не представляю себе, чтобы в медовый месяц можно было обойтись без ежевечерних полежалок-обнимашек. И тем более в официальную первую брачную ночь. Буду сидеть, как птичка, в гнездышке Эдуарда и ждать его. Выключаю музыку и верхний свет, оставляя ночник у входа, и ложусь.

И вдруг в тишине слышу и вижу, как в несколько рывков поворачивается ручка двери.

Вскакиваю с кровати, как ошпаренная. Кто может без стука войти ко мне ночью?! За пару секунд я мысленно перебрала разные варианты входящих, в порядке очередности.

Прежде всего Иван, которому я наверняка не только попортила нервы, но и месячную премию, а то и карьеру, и даже не извинилась. Потом Петя, который решил познакомиться со мной поближе — не зря же так широко и задумчиво улыбался своей челюстью-экскаватором. Следом горничная, которая внезапно заговорила на русском без акцента и предложила мне устроить побег за круглую сумму. А потом и Ярик с сонными глазами лунатика, решивший исполнить свой супружеский долг. Но главный...

— Мне сказали, ты еще не спишь. И спрашивала меня, — вошел, конечно, Эдуард.

Вот если бы у меня был телефон, он мог бы мне позвонить, чтобы не пугать. Уф, прижимаю руку к скачущему тушканчиком сердцу и снова забираюсь в постель.

Он включает верхний свет, подходит и усаживается в то самое кресло рядом с кроватью и неподалеку от прекрасных роз. Он в том же костюме, что и ТОГДА и в легком светло-сером плаще сверху — похоже, на улице дождь.

Я смотрю на этого шикарного мужчину, обновляя в памяти выражение его глаз, мимику, тонкий аромат. Вижу тени под глазами — следы усталости, наверное. Только стремлюсь проникнуть взглядом в расстегнутый на три пуговицы ворот рубашки и сразу чувствую, как внутри меня что-то дрожит от радости и надежды. Но одновременно я все же испытываю и смущение, и неуверенность маленькой девочки рядом со взрослым мужчиной.