— За что? — возмутилась она. — Вы еще и издеваетесь?

Он вздернул бровь:

— Нет. Я задал вопрос и хочу услышать обоснованный ответ. Давай, — кивнул он в пригласительном жесте, — по пунктам объясни мне, в чем суть твоих претензий.

Обрамленные длинными черными ресницами глаза напротив резко распахнулись и почти тут же сузились в новом злом прищуре.

— По пунктам? — уточнила она, не скрывая шокированных (вероятно, его якобы наглостью) интонаций. — Серьезно?

— Угу.

— Вы… — Она поражено выдохнула и поправила наползшую на лоб шапку, одновременно качая головой. — Как вы можете? Вам было мало, что мой папа сидит в изоляторе из-за вас? — Громкость ее голоса стала нарастать. — Поэтому вы решили, что надо опозорить его и всю нашу семью в интернете, да? Наклеветать на него? Весь город видел эту дурацкую статью с непонятными обвинениями! Со мной никто не разговаривает! Люди в соцсетях пишут гадости о моей семье, угрожают… — Она подавилась всхлипом, и выражение ее лица, прежде обвинительное, пошло трещинами: уголки губ опустились, в глазах появился испуганный блеск.

На протяжении всей ее укоряющей тирады Артем не мог однозначно оценить собственные чувства. Девчонку было жаль, но помимо жалости он испытывал пугающее удовлетворение, вслушиваясь и представляя все обрушившиеся на семейство Шутовых беды.

— Это всего лишь эффект бумеранга, — озвучил он свои мысли. — Ты думаешь, моей сестре было проще? Когда твой отец со своими дружками устроил ей повсеместную травлю? — Теперь он видел перед собой только Настю — ту, какой она была в последние месяцы своей жизни. Ярость вновь заполнила его от и до, вытесняя куда более слабые импульсы сочувствия. — Они оболгали ее, и весь город им поверил. Они превратили ее жизнь в ад, — выплюнул он, неосознанно нависая над сжавшейся в страхе перед ним девчонкой. — Моя сестра покончила с собой из-за твоего ублюдка-отца, и ты обвиняешь меня в том, что я пытаюсь добиться хоть какой-то справедливости?

Лишь когда девчонка вдруг вздрогнула всем телом и истерично всхлипнула, Артем опомнился. Замолчав, он отступил от нее на пару шагов и попытался успокоиться.

— Я не верю… — Раздался ее слабый и неуверенный шепот. — Я… Этого не может быть… — Ее взгляд, полный вопроса и мольбы, обратился к Артему.

Ему снова стало ее жаль.

— Послушай, — сказал он примирительно. — Даша, верно? — Она заторможенно кивнула. — Даша, я ничего не имею против тебя. Ты ничего не сделала моей семье и ни в чем не виновата. Твой… отец, — Артем невольно скривился, — преступник. Я не придумываю, не ищу виноватых там, где их нет. Это факт, который не изменить, понимаешь?

Она не отреагировала на его слова. Не заметила, что он замолчал и наблюдает за ней, ожидая любого ответа: несогласия, возмущения, вопроса. Однако ничего не последовало.

Недавно направленный на него взгляд сейчас застыл на уровне его плеча, пустой и расфокусированный.

— Даша? — позвал Артем осторожно.

Она моргнула.

— Извините, — произнесла она вдруг. Нелепо и не к месту. — Я… Я п-пойду. — Она попятилась, так и не поднимая на Артема глаз.

Даше казалось, что она внезапно разучилась дышать. Открывая и закрывая рот, она пыталась втянуть в легкие побольше воздуха, но тот застревал в горле, и давящая боль в груди лишь усиливалась. Стук в висках нарастал вместе с затмевающей взгляд пеленой.

Даша чувствовала себя выброшенной на берег рыбой или путником в пустыне, расплескавшим на раскаленный песок последние столь необходимые капли воды. Ноги дрожали, но ей все же удалось сделать несколько ровных шагов назад, прежде чем голос Муратова прозвучал снова.

Даша остановилась. Новая вязь из страха и растерянности оплетала ее изнутри, впиваясь в кожу.

— Подожди, — сказал он с не поддающейся определению интонацией: то ли раздраженной, то ли неуверенной. — Я согласен показать тебе материалы, если ты хочешь знать. Если ты вообще к этому готова.

Еще около получаса назад Даша без промедления и сомнений кинулась бы навстречу правде. Однако сейчас страх — откровенный, ничуть не приглушенный верой в лучшее страх перед возможным содержанием имеющихся в распоряжении Муратова материалов был сильнее прежнего желания установить истину.

Как бы ни старалась, Даша не могла отмахнуться от ощущения искренности, правдивости всех сказанных Муратовым слов. С горьким внутренним разочарованием ей приходилось признать: поэтому она и боится. До ужаса боится, что после изучения доказательств отцовской вины она поверит Муратову окончательно.

Несколько мучительных секунд трусливый побег казался Даше единственным вариантом, едва ли не спасением от наверняка неминуемой боли, однако нечто внутри нее сопротивлялось, все также требуя ответов вопреки всем рискам.