— Доброе утро, Ева, — как ни в чём не бывало поздоровался с девушкой Саваоф Теодорович, когда та неспешно вошла на кухню, обводя пристальным взглядом всех присутствующих. Помимо Ранеля, среди гостей была Мария — та самая пожилая женщина, что говорила на латыни; Ева внимательно оглядела её с головы до ног и про себя заметила, что теперь её взгляд казался ей знакомым, однако вслух ничего не сказала, лишь коротко кивнула ей в знак приветствия.

— Вы принесли книгу? — тихо спросил у Евы Ранель, словно не хотел, чтобы остальные слышали их разговор; Мария что-то обсуждала с Саваофом Теодоровичем, и те не обращали на них никакого внимания.

— Принесла, — Ева протянула Ранелю том, и тот сразу же спрятал его подальше от посторонних глаз. Девушка хотела спросить, чем вызваны подобные опасения, но не успела, потому что Ада по велению Саваофа Теодоровича позвала их за стол.

— Ну и как Вам? — почти шёпотом спросил Ранель уже за завтраком.

— Прекрасно, — так же вполголоса ответила Ева, старательно игнорируя пристальный взгляд со стороны Марии. — Я впервые встречаюсь с подобным литературным жанром за рамками школьной программы. Ваша художественная автобиография действительно заслуживает внимания, только Вы сказали, что это шутка, а я её, видимо, не поняла.

— Ничего. Придёт время — обязательно поймёте.

— Шутка, наша дорогая и многоуважаемая Ева, заключается в том, что автобиография вовсе не художественная, — подал голос Саваоф Теодорович, увлечённо рассматривая кофе в своей кружке.

— Простите?..

— Саваоф Теодорович, ну что же Вы, — разочарованно протянул Ранель и глубоко вздохнул. — Весь сюрприз испортили.

— Постойте, я сейчас говорю про те художественные элементы, которые присутствуют в повествовании, — Ева откинулась на спинку стула, сложила руки на груди в позу Наполеона, как делала всегда, когда собиралась с кем-нибудь поспорить, и с вызовом посмотрела на Саваофа Теодоровича. — Первые четыре главы вполне правдоподобны, за исключением того факта, что действие почему-то происходит в девятнадцатом веке. Далее идёт смерть Ранеля — то есть Ваша, — Ева повернула голову в сторону мужчины. — Несомненно, весьма поэтичный поворот событий, который в литературе можно расценивать как духовную смерть главного героя, мол, «вот, я тридцать лет скитался в полном одиночестве, и от этого же одиночества погибает моя неприкаянная душа», после чего герой начинает новую жизнь: выходит в люди, нанимается на работу, встречает Марию, обретает друзей, насколько это ему позволяет характер, и всё в таком духе…

— Отчего же Вы отвергаете вариант биологической смерти, Ева? Не верите, что после неё есть жизнь? — непринуждённо спросил Саваоф Теодорович, неспешно помешивая ложкой кофе.

— Причём тут это? — Еву начинали раздражать очевидно глупые вопросы, заданные интонацией, будто это она не понимает каких-то элементарных вещей. — Господин Ранель сидит рядом со мной живой и здоровый…

— Вы так в этом уверены?

Уголки губ Евы медленно опустились, выдавая её внутреннее напряжение; Саваоф Теодорович сидел совершенно спокойно, будто нарочно отзеркалив позу девушки: откинувшись на спинку стула, он скрестил на груди руки и, довольный своей победой, наблюдал за её тревожным выражением лица. Она медленно перевела взгляд на Ранеля и тут же с ужасом выпрыгнула из-за стола: его глаза с помутившимися радужками закатились, белки глаз покрылись чёрными размытыми пятнами, всё тело будто окоченело и то ли посинело, то ли пожелтело, а грудь не поднималась в попытке сделать вдох или выдох… Ева почувствовала, как медленно к горлу подкатывает тошнота: ей стало страшно. Все остальные на кухне сидели совершенно спокойно, словно подобная смерть для них — обыкновенное явление. Мария, тихо ойкнув, поднялась из-за стола, покопалась в своей сумке и, выудив из него небольшое зеркальце, поднесла ко рту Ранеля — не запотело. Тогда женщина что есть силы ударила мужчину по груди: он резко и глубоко вдохнул, закашлялся, и наваждение мгновенно рассеялось, словно не он полсекунды назад был трупом.

— Вот видите, — равнодушно бросил Саваоф Теодорович, принимая из рук Ады свежую утреннюю газету. — А Вы не верите.

— Да как Вам не стыдно! — возмущённо воскликнула Ева, тщетно пытаясь сдержать слёзы в голосе. — Как Вам не стыдно так пугать людей!

— Никто Вас не пугает, — хриплым голосом ответил Ранель, глотнув из кружки уже остывший чай, — мы лишь продемонстрировали, что биологическая смерть в моём произведении вовсе не авторская выдумка и не литературный приём. Ведь Вы тоже подумали, что я умер?

— Не по-настоящему, — зло процедила сквозь зубы Ева, буравя взглядом Ранеля.

— По-настоящему или нет — это не важно, главное, что Вы так подумали, так почему остальные должны подумать по-другому?

— Хорошо, предположим, что у Вас была клиническая смерть или летаргический сон, но ведь не могли же Вы выжить, упав с высоты небоскрёба?

— Отчего же нет? История знает немало случаев, когда парашют не раскрылся, а человек остался жив.

— Послушать Вас, так и Сатана существует.

— Действительно! — как-то очень весело воскликнул Саваоф Теодорович, не отрываясь от газеты. — Ранель, что за выдумки ты тут рассказываешь? Уж не хочешь ли ты сказать, что взаправду заключил договор с Дьяволом?

И все на кухне, за исключением Евы, громко рассмеялись.

— Что такого весёлого я сказала?.. — тихо спросила девушка, когда все немного успокоились.

— Ничего, дорогая Ева, ничего, простите нам нашу вольность, как Кристиан простил Вам Вашу «шалость».

— Откуда Вы об этом знаете?..

— О, помилуйте, мне кажется, весь мир слышал, как Вы сравнили Гавриила с гусем!

И компания снова расхохоталась, а Ева, больше не сдерживая слёзы обиды, ушла в ванную комнату.

Спустя некоторое время в дверь осторожно постучали, и кто-то, не встретив препятствий на своём пути, заглянул внутрь.

— Простите нас, Ева. Мы не хотели Вас обидеть, — Саваоф Теодорович озабоченно посмотрел на девушку и осторожно вытер тыльной стороной ладони слёзы на её лице.

— Я схожу с ума, — прошептала она, облокотившись спиной на раковину и опустив взгляд. — Снова. И мне снова страшно, прямо как в прошлый раз… Я не знаю, где выдумка, а где реальность. Вот Вы, например, — Ева встрепенулась и с надеждой посмотрела на Саваофа Теодоровича, чьи кофейные глаза обволакивали сейчас не хуже тёплого уютного пледа, — скажите, Вы были у меня в квартире в ночь с воскресенья на понедельник?