Он смеется над моей неловкостью и хлопает по койке рядом с собой, подтягивается и садится.

— Иди сюда, милая.

Хочется сморщиться, потому что каждая его нежность звучит так чопорно, что кажется, он меня не по голове гладит, а линейкой по рукам бьет.

Сажусь рядом с ним, и мы остаемся одни. Поцелуй последовавший за этим приносит радость лишь потому, что учебы я теперь не лишусь.

Но Антон быстро бросает по ветру минутную иллюзию.

— Я временно работать не смогу. Ты же мне поможешь?

— Помогу? Ты хочешь, чтобы я за тобой ухаживала?

— Нет, — качает он головой. — Какая из тебя сиделка? Ты же даже жрать приготовить не сможешь.

Ах да, я не говорила? Он все еще живет с матерью. Ему так удобнее.

— Тогда о какой помощи идет речь?

— Заменишь меня на работе. Будешь контролировать процесс уборки, заселения, выселения. Рекламу.

Что? Я? Он головой сильно ударился? Удивление явно отражается на лице, потому что он снова смеется.

— Мышка, ты думаешь, я тебе не доверяю? Но ведь ты моя невеста.

Или просто больше некому?

— А мама твоя не может?

— Нет, конечно. У нее и прав нет. А у тебя есть. Ты же не потеряла их снова?

— Не потеряла, но и не водила никогда толком, — пытаюсь отнекиваться. Не только эту причину называю. Я рассеяна. Мне нельзя доверять деньги. И кто из нерусских уборщиц меня слушать будет? Это ж мне все за них мыть придется. Да и не только это! А учеба?!

— Как же учеба?

— Мышка. Ну ты же не оставишь меня в беде. Ведь это наше с тобой будущее.

И выражение лица такое сделал, словно замуж меня зовет. И, по идее, по новым документам я могу за него выйти. А с другой стороны, я замужем и в крайней степени фригидна.

Ладно… Это, в принципе, временно же. Главное получить возможность и дальше влачить подобие жизни в этом вечно сером городе, где солнце подобно редким проблескам радости освещает жителей.

Иду за водой для Антона и натыкаюсь на Маргариту, что-то доказывающую врачу, судя по бейджику, заведующему отделения.

— Вы уверены, что он опытный. По мне так слишком молод.

— Госпожа Беркович, ваш сын в полном порядке. Операция прошла успешно, внутреннее кровоизлияние устранено.

— Да, но эти татуировки, он точно не наркоман?

Врач с тату? Интересно.

— Доктор Демидов один из лучших специалистов. Я за него ручаюсь.

Время после этих слов замирает, в голове шумит пульсацией кровь, а руки начинают дрожать. В горле пересыхает, и та вода, что я налила в автомате для Антона, тут же помогает мне его смочить. Залпом.

Не бывает таких совпадений. Не бывает.

Ночью мучаюсь видениями, что терзают меня во сне. Не дают спокойно забыть желания подчиняться. Только одному человеку. Герман. Он снова в моей жизни. Мысли о нем всегда сводили с ума, выливаясь в пошлые фантазии, и я улыбаюсь, погружаясь в одну из них.

***

Я просто умираю от желания. Похоть во мне загоняют и стыд, и ум далеко в то место, которое Герман, часто выдыхая, потрахивает пробкой. Покручивает ее.

Я чувствую, как между ног начинает стекать капля густой пахнущей влаги, в миг Герман ловит ее пальцем.

Боже, заметил.

Я слышу причмокивающий звук, а в следующий момент чувствую горячее дыхание возле своей дырочки.

Да, да, да. У меня так давно этого не было. Так хочется…

А именно влажный сильный язык.

Но он медлит. Сначала пальцы. Вверх, вниз. И еще. И снова.

Скажи хоть что-нибудь, но он молчит. А в следующий миг я вскрикиваю, когда его ладонь шлепком накрывает мои половые губы.

—

Тебе придется научиться слушаться.

Еще шлепок.

—

Да.

—

Подчиняться.

—

Да.

Еще болезненный шлепок, а в следующий миг язык щелкает по клитору. Как удар огненной плети.

Я просто падаю от внутреннего ощущения экстаза. Срываюсь в пропасть экстаза. Внутреннее напряжение достигает крайней точки!

Да, еще. Пожалуйста! Еще. И он дает то, что мне нужно.