Птица расправила крылья и бесшумно перелетела на крышу соседнего здания.

На нагревшейся от солнца кровле нежилась пара дремлющих кошек. Хвостатые паразиты приподняли морды, когда их накрыла большая тень, увидели огромного филина, вскочили, топорща шерсть и злобно шипя. Птица стремительно снижалась, выпустив когти. Кошки почувствовали, что даже вдвоем вряд ли совладают с этой громадиной, и порскнули в стороны, противно мявкнув.

Филин приземлился на крышу, чиркнул по кровле когтями, встрепенулся и самодовольно сощурился. При желании можно было бы принять раскрытый клюв за почти человеческую ухмылку. Филин обожал гонять кошек еще больше, чем голубей.

Птица в два прыжка переместилась к карнизу и глянула вниз.

Крысы шли по оживленной улочке. Такой же, как и все в Модере, — кривой, узкой, ухабистой, почти не мощеной, с глубокими колеями от телег. И люди на улице были такими же, как во всем Модере, — серыми, неприглядными, сутулыми от тяжести изнуряющей работы и отпечатком житейских тягостей и алкоголизма на лицах. У некоторых женщин имелись свежие отпечатки воспитания преисполненными ваарианнской добродетели мужьями. Между прохожих сновали нищие попрошайки и карманники. Где-то поблизости явно находился рынок — слишком уж воняло тухлой рыбой, гнилыми овощами, скотом и сырой соломой. Хотя чувства могли и подводить: весь Модер вонял тухлятиной, гнилью, скотом и сырой соломой.

Филин вертел головой, неотрывно наблюдая за движением крысок, пока его огромные глазищи не уткнулись в купол недалекой церкви, возвышающейся над приземистыми крышами. Филин нахохлился, втягивая большую голову, «уши» недовольно встопорщились. Он испытывал некоторый дискомфорт при виде символов веры.

Еще большее недовольство вызывало понимание, что именно туда и направляются крысы.

Филин коротко ухнул и поднялся в небо.

Церковь наверняка носила имя какого-нибудь ваарианнского святого. В Империи так давно завелось: чем плачевнее состояние церкви, тем, за редким исключением, прославленнее и почитаемее покровительствующий ей святой. Судя по виду конкретно этой — сам Арриан, не меньше.

Перед церковью была небольшая площадь с давно пересохшим фонтаном, который то ли частично разобрали на хозяйственные нужды, то ли сам развалился. По площади слонялись прохожие, бродячий лоточник без особого энтузиазма зазывал отведать пирожков с капустой, свежих, как свежа маркитантка, обслужившая солдатню герцога Лихтевега в первую бисульцистскую. Паперть облюбовало несколько нищих — очевидно, церковь особым спросом у местных не пользовалась. Впрочем, не потому, что модерские жители утратили веру, а потому, что имелся обширный выбор. Церквей и часовен в Модере было едва ли не больше, чем в других районах. Кроме, пожалуй, Нового Риназхайма, где каждый босс мало-мальски серьезной банды считал своим долгом вымолить прощение у Всевышнего и искупить грехи строительством новой или содержанием уже имеющегося храма. А грешили они часто и много.

Подозрительная компания пересекла площадь. Эстебан попытался задрать штопаную юбку угрюмой девке, но едва не отхватил по альбарской морде. Не обиделся, счел неизбежным компонентом прелюдии.

Подойдя ближе к церкви, оба брата сразу исполнили ваарианнский долг и осенили себя святым пламенем. Их дружок и тот, в шляпе, оказались не столь набожны.

Несколько минут вся компашка стояла на площади, отбиваясь от нападок лоточника. Он оказался очень настойчивым. Настолько, что пока не согнулся в подозрительном полупоклоне, слишком близко подойдя к типу в шляпе, так и не догадался, что хэрры не голодны.

Едва компания избавилась от лоточника, ее атаковал один из нищих, тряся гнутой жестяной кружкой. Этому повезло значительно больше — не только не получил под дых, но и ушел с милостыней.

Тип в шляпе обернулся на двери, затем указал компаньонам на разбитый фонтан, куда вся компания незамедлительно переместилась. Тип уселся на остаток борта, остальные остались стоять, создавая видимость увлеченной беседы.

Где-то спустя полчаса появился человек. Он быстро, не оборачиваясь и не смотря по сторонам, пересек площадь и зашел в церковь. Тип в шляпе отметил этот факт, украдкой выглянув из-за перекрывающего обзор Франко.

Через несколько минут двери церкви открылись, и на улицу вышел тощий, долговязый мужчина с вытянутым лицом. Он тоже не хотел, чтобы кто-то его узнал, поэтому, едва выйдя, напялил потасканную двууголку, пряча оттопыренные уши, и поднял ворот сюртука, после чего зашагал с площади.

Едва он скрылся из виду, тип в шляпе поднялся с осколка борта фонтана, кивнул. Франко, Эстебан и их приятель развернулись и пошли прочь. Проходя мимо церкви, братья задержались, обернулись на нее, снова осеняя себя святым пламенем, и быстрым шагом отправились следом за ушедшим.

Тип в шляпе немного постоял в одиночестве, чего-то ожидая. Не дождавшись, он сплюнул на землю и пошел в церковь. На подходе задержался тоже, однако в отличие от братьев не затем, чтобы соблюсти ритуал. Он стоял, подняв голову, и внимательно разглядывал купол с триязыким пламенем. Что-то привлекало его в символе веры. Настолько, что мужчина даже приспустил на кончик носа темные очки, скрывавшие глаза.

Когда ему надоело, поправил очки, прикрыл лицо широкими полями шляпы, поправил что-то на поясе и, скрипнув тяжелой створой дверей, зашел в нартекс церкви.