Шрифт:
«Перила, какие гладкие... Сколько раз я считала ступени, спускаясь к ужину? Здесь так много вещей, которые знают мои прикосновения. Как и эти перила. Они тёплые...
Я иду к Арону. Страшно, так страшно, что умереть хочется! Не замечаю даже служанок, которые рядом со мною.
Они расчёсывали мои волосы, наряжали меня в бирюзовое прямое платье. А до этого я виделась с матерью. Она так плакала! Она и улыбалась сквозь слёзы. А отец вчера почему-то просил прощения... О небеса! Как счастлив он был и с какой болью смотрел в мои глаза! А в мои ли?..»
– Онар, ну, что же вы?! Посмотрите на меня, прошу!
«А мне больно отнять руки от лица! Арон стоит передо мной на коленях. Он тоже молит меня о прощении, когда виновата на самом деле я! Виновата ведь?..»
Онар даже не понимала, в какой комнате она находится, от волнений забыла, как сюда дошла, и какие именно служанки остались за приоткрытой дверью.
– Моя королевна, я знаю, что с вашими глазами. Позвольте взглянуть на них! Прошу! Мне всё равно... То есть, хочу сказать, что вы всегда будете для меня прекрасной. Боги! Я ведь так хотел спасти вас, Онар! И не смог… Но знайте, я уже говорил вам, однако повторю ещё раз, я никогда не верил, что вы мертвы!
«А я не могу! Не могу посмотреть на него! Зачем он меня мучит?»
Арон не решался прикоснуться к ней.
– Не плачьте, что же вы?
«Голос у него какой растерянный...»
– Я не могу видеть ваши слёзы.
Он всё же решился и протянул к ней руки.
«Обнимает меня и... Я так давно не чувствовала тепло, а сейчас меня обдало жаром».
– Арон, прости меня!
Крик и плач Онар просочился сквозь дверные щели и разлетелся по коридорам дворца.
Арон смотрел в её широко распахнутые глаза, полные слёз. Поблекшие, потерявшие свой цвет, затянутые светло-серым пятном, с бельмом на месте зрачка, они, под длинными ресницами, отбрасывающими тень на впалые щёки, были уродством царевны.
Арон взял её лицо в свои ладони. Приблизился и медленно, невесомо, поцеловал глаза Онар. На губах его остался солёный привкус.
– Я люблю вас...
А она прижалась к его широкой груди и зарыдала в голос, утирая кулачком бегущие по лицу слёзы.
– Всё будет хорошо, всё образуется, вот увидите! – он обнимал её, нежно, аккуратно, будто боялся, что от объятий его Онар может рассыпаться на множество осколочков. Но даже случись так, Арон был готов, изранив в кровь руки, собрать их и склеить.
– Вы дома... Уже всё хорошо. Не плачьте! – уговаривал он, гладя её по шелковистым волосам. – А глаза ваши... Это ничего! Правда, ничего! Хотя, нет... К ним прикоснулась сама Ночь! Моя Онар, подумайте только, вас Ночь услышала и посчитала ваши глаза достойной платой за свою помощь! А мне досталась большая драгоценность – вы сами. Вы прекрасны, посмотрите же на себя!
Он подвёл её к зеркалу в деревянной, позолоченной оправе. Онар стояла, опустив голову. Она боялась взглянуть на себя. Но Арон был за ней, положив свои руки на её плечи, и от них исходило такое тепло... Оно придало Онар сил, и она посмотрела на своё отражение.
– Я... – и не смогла больше ничего сказать, ведь глаза Арона, карие, тёплые, смотрели на неё с такой нежностью, что у царевны защемило сердце. – Я виновата перед тобой. Арон, прости меня!
– За что? – выдохнул он.
– За всё... – не в силах была она сказать, что Вэриат стал ей наваждением. Да и имело ли это теперь значение?
– Я люблю вас, – в его голосе была и радость, и печаль, и боль.
– Больше никому меня не отдавай! – она вновь заплакала, прижалась к нему.
Онар дрожала. Но Арон был рядом, и впервые за всё это время Онар почувствовала себя в безопасности.
Они ещё долго стояли посреди комнаты, освещённые солнечным светом, что лился из открытого окна и отражался в зеркале.
– Моя Онар. Моя любимая Онар, – шептал Арон, а она тихонько слушала.
«Я дома... Я дома! Вернулась» – и она, блаженно улыбаясь, закрыла глаза.
Глава сорок восьмая
Селестина, сидя у окна, медленно расчёсывала дочери шелковистые волосы. Закатное солнце освещало их красным тёплым светом, а лёгкие белые занавески колыхались от ветра.
– А помнишь свои покои в моём замке? – спросила царица у Онар. – С твоего балкона открывался вид на безбрежный океан. Помнишь, ты любила слушать, как он шумит? Тебе нравились волны и солёные ветра.
Онар глубоко вздохнула. Она, как в детстве, сидела на полу, прислонившись к коленам матери. Ей было очень уютно и при этом грустно. А Селестина всё водила гребнем по её длинным волосам.
– Грядёт война, – вновь заговорила царица, – Арон собрал своих людей, а из-за моря прибыли мои воины. Мы с твоим отцом не может рисковать тобой. Ты отправишься домой. Будешь там ждать конца битвы, молить небеса о нашей победе, изнывать от жары, провожать лето, – Селестина вздохнула, и Онар ощутила её тревогу. – Тебя больше никто не обидит, моя милая, родная царевна, – она обняла Онар и та зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы. – Что ты грустишь? Не бойся, мы победим. Первые нанесём удар монстру! – после этих слов Онар вздрогнула, но Селестина не заметила этого и продолжила: – Ты больше его не увидишь. А то, что было, уйдёт, как страшный сон. Слышишь?