— Не дождешься, — Кир не собирался смеяться над его шутками, тем более несмешными.

Тому, кто чуть не умер, депрессии нестрашны. Поскольку живет, зная, как может быть иначе, и не страдает дуростью по надуманным поводам.

— А если обостренное чуЙство справедливости наблюдается как черта характера еще с детского и подросткового возраста, — не отставал Паша, — сохраняясь всю жизнь, то говорят об «акцентуации» характерологических черт личности, — блеснул он эрудированностью. — Че смотришь? Может, я на психолога хотел…

— Хорошо, что не стал. Так выпьем же за тех, кто очень хотел, но так и не сумел, — откуда он подцепил этот тост, Кир не помнил, но сейчас он очень неплохо лег на язык.

— Издеваешься?

— Издеваюсь, — не стал скрывать Кир.

— И не совестно тебе? Мало отца засадил, теперь еще и меня!

— Нет. Я давал тебе немало шансов, но, видимо, ты из тех людей, которые не умеют и не собираются начинать думать.

Паша выглядел паршиво. Бледный, осунувшийся, с красными припухшими глазами, весь какой-то дерганный, резко оборачивающийся на всякий шум, якобы слышавшийся из коридора. Как наркоман. За тем лишь исключением, что Паша не принимал наркотики. Наркоманы долго не живут, а Паша хотел протянуть подольше и слишком боялся за собственную шкуру.

«Ты и меня боялся, — подумал Кир. — Чем же тебя зацепили?»

Киру жаль его не было. С чего бы вдруг? Но приставить к Паше дополнительную охрану стоило. Паша был напуган. Причем отнюдь не возможностью сесть. Он боялся чего-то или, скорее, кого-то другого, с кем Кир очень хотел бы познакомиться.

— Чем же тебя зацепили? — спросил Кир уже вслух.

— Знаешь… — Паша уселся на кушетку, сцепил пальцы в замок, расцепил, засунул руки подмышки, скрывая тремор. — Когда я учился в школе, некоторые одноклассники меня гнобили. Били, унижали, делали гадости исподтишка.

— Паша, у тебя ломка? — прямо спросил Кир.

— Рехнулся?! — возмутился тот, причем с таким выражением лица, что стало ясно: не лжет. — Это же… дерьмо полное. Против человечности, ясно тебе?!

— Далась тебе эта человечность. Принадлежность к какой-либо расе еще никого не сделала лучше.

— Наркоши не живут долго, а я смерти боюсь до усрачки! — выпалил Паша и зажмурился.

Скрывать не стал, сказал правду, ничуть не собираясь держать лицо. Видать, действительно приперло.

— Чем зацепили… чем зацепили… Выходом из тупика! — заорал Паша. — Я так хорошо жил, пока отец не сел. Вернее, ты его не засадил, ментяра. А теперь? Все дороги передо мной закрыл, говнюк! ЧуЙство справедливости у него? Да вертел я эту твою справедливость! К тому же ее и нет. Гребаный фантом! О какой справедливости речь, когда фанги рядом? Вот кого я ненавижу!

— Я в курсе.

— В курсе он! Я за границу уехал бы, да там еще хуже! Россия передовой страной стала, но не сама по себе, а потому что весь остальной мир охренел! Из-за проклятых фангов, которых ты, говнюк, защищаешь! По глазам вижу, с удовольствием послал бы меня учиться или на завод. Только хренушки! Я из другого текста! Я не гребаный винтик, я!..

— Паразит.

— Паразит?! — заорал Паша. — Я? Потому что хочу жить достойно, а не выживать, как другие?

— Ты хочешь жить за счет других.

Паша снова потер руки.

— Я хочу? Да! Я хочу! Я человек! Венец творения. С какой такой стати я должен вкалывать, когда какой-то упырь может просто сдать кровь и жить, ни в чем себе не отказывая?

— Насколько знаю, Седых-старший тебя обеспечил вполне.

— А у меня свое чувство справедливости! И когда твои упыри на тебя же и накинутся, будешь знать, что руку к их безумию приложил в том числе и я! А когда кровососов, которых не убьют, загонят в клетки и станут доить, как коров, именно меня возведут в герои, именно мне поставят памятник!..

— Посмертно.

Паша всхлипнул.

— Возможно, и посмертно, но о тебе вообще никто не вспомнит.

Кир пожал плечами.

— Я за славой не гонюсь. Так вот, значит, какое будущее нарисовал тебе донор? Фанги в клетках?

— Почему… донор?.. — растеряно проговорил Паша.

— А ты догадайся.

Паша спал с лица, но тотчас вздохнул с облегчением.

— А это уже не так важно. Зверя нужно держать на коротком поводке. Если нужно, подкармливать собственной кровью: хищник так лучше дрессируется. А потом натравить его на того, кто мешает, — сказал Паша и рассмеялся больным, захлебывающимся смехом. — Убить того, кто держит кровожадную стаю, готовую в любой миг сорваться! Зверь сделает все правильно, он прикажет упырям нападать!

— Погибнут люди.

— Избранные выживут: сильные, уверенные, не добренькие, как ты. Это будут новые люди, сверхлюди, стоящие выше морали и насаждаемой глупцами нравственности! Боги-люди, не подверженные ни болезням, ни старению, ни смерти, ни инстинктам!

— Абсолютно аморальные существа, не знающие ничего иного кроме своих нужд, занятые лишь бесконечным потреблением, — продолжил за него Кир.

— Ницше переиначиваешь?

— Нет, Паша. Прямо говорю о том, что твои избранные — последние твари.