— Плевать! Моя мечта осуществится! Я уже сделал все, что от меня зависело для этого!

— Так сказал донор?

— Чего ты привязался? Хочешь, чтобы я разозлился, ляпнул не то и не так, а потом меня нашли и убили?

На самом деле Паша уже наговорил больше, нежели все, кого они допрашивали до этого.

— Ну… здесь-то тебя не отыщет никто, — заметил Кир, забрасывая первый пробный крючок.

Паша прикрыл глаза и по выражению его лица сразу стало ясно, что найдут, если захотят, а захотят наверняка. Стоило его успокоить, и Кир ухватился за столь вовремя подкинутую тему:

— Так и почему тебя невзлюбили в детстве?

— О… — Паша улыбнулся. — Причин — море! К примеру, я был маленького роста и считал, будто намного умнее остальных. Еще мой папаша — крутой перец. Ему все завидовали, а значит, и мне.

Мразью он был на подсосе у бюджета. За то Кир его и посадил. Чуть не лишился работы, но в тюрьму упек.

— Да много ли надо невзлюбившим? — продолжал тем временем Паша. — Я жаловался, но постоянно натыкался на отговорки. Мол, ябедничать нехорошо, разбирайся сам. Даже от отца, хотя уж кто-кто, а он мог бы всех на место поставить. К нему бы мало любая училка прискакала, трусы потеряв от быстроты бега, директор ботинки вылизал бы!

— Ах, эти влажные подростковые мечты…

Седых-старший, пожалуй, мог бы навести в школе сына образцовый порядок по своему разумению, да только не хотел. У «его пацана» должны были вырасти даже не зубы, а клыки. Ну вот и воспитал шакала.

— Однажды, лет в пятнадцать, я встретил человека, только-только отчалившего с зоны. И, знаешь, он научил меня драться.

А вот это на помощь Седых-старшего походило сильно, но говорить об этом Кир не стал: пусть лучше выговорится. Когда Паша вспоминал, он не боялся, не злился, не изливал фантазии: собственные или искусно внушенные донором.

— По-уличному, прикинь! — Паша улыбнулся и потер кулаки.

— Кру-у-тяг! — поморщившись, протянул Кир. — Нашел, чем гордиться.

— Бутылку разбить или стекло и пользоваться осколком, как оружием! — Паша, полностью отдавшись воспоминаниям, на его реплику внимания не обратил. — Засунуть камень в носок и носить в портфеле. Косить под психа, потому что к психу с осколком стекла в руке мало кто сунется!

— То есть, сделал из тебя отморозка, берегов не видевшего, — подытожил Кир.

— А, чтобы всякие уроды не лезли!

— Они тебе в глаз, а ты их ножичком в подъезде из-за угла.

— Потому что я — неприкасаемый!

Кир фыркнул:

— Ты даже не представляешь, насколько точно это слово в отношении того дерьма, которое ты сам из себя вылепил.

— И только я начал выстраивать отношения в коллективе. Чудо! Сразу же зашевелились взрослые! Меня чуть не поставили на учет после того, как один особо рьяный однокашник, истыкавший мне всю спину иглой от циркуля, укатил в больницу с раскроенной черепушкой. Папашка отмазал, само собой. А после того, как я разбил стекло в кабинете директора и до первого этажа бежал за ушлепками с окровавленным осколком в руке — не пырнул, сам порезался — обидчиков не стало! Улетучились, как дым!

— Был просто чмом. Стал чмом отмороженным, — подытожил Кир.

— А вот и нет! Весь мой школьный опыт показателен! Все их отговорки про «жаловаться нехорошо» касаются только жертвы! Агрессор, получив отпор, всегда бежит с воплями: «Мама! Администрация! Полиция!» Всегда хамло и агрессор, получая отпор, тут же несется жаловаться!

— И я, что ли? — поинтересовался Кир.

— А ты не тот и не другой, — нахмурился Паша. — Ты моего папашку засадил, с фангами спутался. Сангри, вон, лакаешь.

— Так ты чудил из зависти? — Кир откинулся на спинку, пристроил поаккуратнее отчего-то занывшую голову. Вырубиться прямо сейчас не особенно тянуло, но поспать, похоже, скоро потребуется. Поговорить с Пашей следовало тоже. Причем безотложно. Существовала немалая вероятность того, что до завтрашнего дня он может не дожить. Отморозков из кафе они так уже потеряли. — Али из ужасной и коварной мсти за отца?

— Если бы отомстить хотел, я б сеструху твою…

— Там бы Лерка тебя и прибила собственноручно, качественно и быстро. К тому же, я думал, ты уже уяснил: лезть к ней — себе дороже.

Паша потер правый бок. Именно туда Лерка, когда после посадки Седых-старшего Паша пришел выяснять отношения, ткнула его чернильным перышком. Чем рисовала, тем и ткнула, в общем, не задумываясь. Если смотреть отстраненно, даже можно подумать, что конфликт научил ее тому, чему и Пашу тот уголовник. Но разница все-таки была: Лерка не бравировала своим умением, Паша гордился званием отморозка и нациста.

— Девахе такой быть не надо, никто ж за муж не возьмет.

— Такие, как ты, не возьмут, — покивал Кир. — Но ей этакое «добро» ни к чему. Таким, как ты, вообще размножаться не стоит.