Я знал, когда ей выходить — я уже не раз видел, как она здесь выходит. Но она спала. Появилась мысль не делать ничего, а потом, на конечной, когда её разбудит водитель, сделать вид, что я тоже проспал и понятия не имею, где мы. Мы могли бы вместе поискать кафе, чтобы выпить чайку и согреться, а потом вместе подумать, как отсюда выбираться. Это выглядело соблазнительно в теории, но на практике было рискованно — её ждёт та наглая подружка, которой Маша почему-то жутко боится, и было у меня подозрение, что идти со мной в кафе она не станет, а станет психовать и бегать в панике, ища способ побыстрее добраться домой.

«Да, её это не обрадует. А расстраивать её не хочется. Чёрт...»

Остановка приближалась, Маша сопела и никуда не планировала идти, я осторожно убрал руку из-под её ноги, а потом мягко толкнул её плечом — фиг там, она всё равно не проснулась. Автобус остановился, я собрался с силами и громко крикнул: «Водитель, на больнице, пожалуйста!», на меня обернулось пол-автобуса, глядя как на больного — водителя уже просили там остановить, буквально только что, я не должен был так орать. Зато Маша наконец-то проснулась, перепугалась, вскочила и завопила:

— Стойте, подождите!

Автобус уже отъезжал, так что водителю пришлось ударить по тормозам довольно резко, от чего уставшие механизмы издали очень неодобрительный скрип.

Маша сунула ноги в шлёпанцы, сунула руки в рукава моей куртки, вскочила и протараторила, пытаясь через меня перелезть и натирая глаза ладонями:

— Извините, пропустите, спасибо!

Я выпустил её, улыбаясь от этой картины и ожидая, когда же она придёт в себя и поймёт, что влезла в мою куртку, уже предвкушал, как ей будет стыдно, как она будет извиняться и наконец-то на меня посмотрит осмысленно.

Вместо этого Маша потребовала открыть двери, выпрыгнула из автобуса и быстро пошла куда-то в неведомые дали, унося с собой мою куртку, телефон, кошелёк, паспорт и ключи.

Двери закрылись, автобус поехал дальше, а я сидел и мысленно делал ставки на то, захочет ли рыжая Маша брать мой телефон и звонить моей маме, или просто выключит его и выкинет симку. Пока ставки были где-то сто к одному. Я не напрягался.

Автобус проехал вполне бодро пару кварталов, а потом резко затормозил посреди дороги, заставив часть пассажиров неслабо так приложиться лбами о передние кресла, люди стали ругаться, водитель стал ругаться в ответ, а я наклонился посмотреть на то, что ударило меня по ногам. Там лежал рюкзак.

Моё кресло было последним в ряду, так что рюкзак не мог прилететь сзади, я тронул за плечо сидящего впереди парня и показал ему рюкзак:

— Не твой?

— Не, мой вот, — он показал мне свой, посмотрел на тот, что я показывал, и сказал: — Это Машкин, она на предыдущей остановке вышла. Я знаю, где она живёт, хочешь, отнесу?

— Не надо, я сам, — я забросил её рюкзак на плечо, мысленно добавляя ещё одну восхитительную причину к моему списку восхитительных причин.

«Мы точно встретимся. Может быть, даже сегодня.»

Водитель признал своё фиаско, открыл все двери и сказал быть свободными, я вышел и пошёл пешком в сторону бабушкиного дома, ощущая мокрой спиной влажный холодный ветер, и мысленно радуясь, что рыжая Маша его точно не ощущает.

«Надеюсь, ей тепло. Интересно, какое у неё будет лицо, когда она поймёт?»

На это хотелось посмотреть, желательно, с очень близкого расстояния. Я был уверен, что скоро буду любоваться её смущением долго и со вкусом, восхитительное было чувство.

Прошло два часа, маме так никто и не позвонил. Я пришёл к бабушке, пережил все её восторги по этому поводу, плотно поужинал и позвонил маме с телефона бабушки, уже готовясь услышать хорошие новости. Хрен там.

Я рассказал легенду о том, что познакомился в автобусе с девушкой и дал ей свою куртку, а она случайно в ней ушла, поэтому она скоро позвонит и будет спрашивать, как вернуть мои вещи мне. Мама сказала, что она этой девушке сейчас сама позвонит, я повисел на линии пару долгих минут, потом мама переключилась на меня и сказала, что девушка моя та ещё честная гражданка, и нехрен кому попало свои куртки раздавать. Я сказал, что она ещё не пришла домой, наверное, так что пусть мама подождёт. Мама мой оптимизм не разделила, но не обращаться в полицию согласилась, пока что.

Я обсудил с бабушкой свою учёбу, друзей и новую девушку, для которой даже куртки не жалко, бабушка разделила мой оптимизм по всем в мире вопросам, и сказала, что надо быть красивым, если такое дело. Я сказал, что это отличный план, на что бабушка ответила, что все её планы отличные вообще всегда, это не новость, ушла греметь ящиками в кладовке, а потом принесла оттуда батину косуху, охренительную ровно настолько, насколько охренительным был мой батя во времена своей рокерской молодости. В прошлый раз я видел её на чёрно-белой фотографии из какого-то питерского клуба, где мой батя обнимал молодого БГ и смеялся. Я даже не думал, что косуха так хорошо сохранилась, и тем более не ожидал, что она на меня так хорошо сядет. Я когда-то спрашивал о ней, но батя сказал, что она большая, и что он мне её подарит, как только я вырасту, ну или начну выступать уже в нормальных клубах. Он свою рокерскую карьеру закончил в момент моего рождения, в чём никогда меня не упрекал, но я всё равно знал и думал об этом. Моё увлечение музыкой он вроде бы поддерживал, но всерьёз не воспринимал, периодически напоминая, что это всё ерунда и временно, а нормальный диплом получить надо. Глядя на его фотки с Цоем и толпой других лохматых, я спрашивал, кто они, он охотно тыкал пальцем в каждое лицо слева направо и перечислял имена, большую часть которых я не знал, и никто не знал, хотя они были уверены в своей гениальности, тогда. Я лично себя гением не считал, но и работать по специальности желанием не горел, о чём пока мудро помалкивал, до поры.