— Что? Что я делаю?

Глядя в растерянные глаза, Аксар неожиданно для себя понял, что не получит ответа на свой вопрос.

Она понятия не имеет, что приходит к нему каждую демонову ночь, вырывая из покоя своим голосом, трогая его руки, губы и умоляя найти себя. Там, в его снах, она без страха и отвращения, касалась голого тела Аксара, лаская нежными подушечками рисунки шрамов, поднимая в душе все самое темное и отчаянное, от желания отыскать ее.

И сейчас, его кошмар, его бессонница, сидела так близко и совершенно не понимала, как сильно въелась своими мольбами ему в кости, в мышцы. Как надорвала внутри что-то черное, сгребая белыми пальцами грязь и проникая все глубже и глубже.

Она не понимала.

В ту же секунду Аксар понял, что ничего важнее, чем заставить ее узнать, перед ним нет, приняв решение идти самым простым путем.

— Белое или красное?

Провалившись на секунду в черно-серых глазах, я не сразу поняла, о чем говорит мужчина, и глупо моргнув, переспросила:

— Что?

— Вино. Красное или белое предпочитаешь?

— Я не пью. Вино.

— Водка? Сидр? Настойка? — глядя на меня с равнодушием, спрашивал он, так, словно ничего страшного в этих вопросах нет, и я действительно сейчас прямо ему отвечу, мы сделаем заказ, и продолжим непринужденный разговор.

— Ничего я не буду.

— Значит, сидр, — не удивившись моему отказу, сказал он и махнул рукой, подозвав подавальщицу. — Принеси нам мясо с овощами, два сидра и девушке ромовую грушу.

— Будет сделано, дорогой господин, — подмигнула ему девица и окинула меня оценивающим взглядом. — Улва? А Фи знает, что ты здесь?!

Так и знала.

Приди я с тем, с кем договаривалась, мое лицо, наверное, не выглядело бы сейчас таким огорошенным и измученным, но неожиданно сменив компанию, я мягко говоря, чувствовала себя подавлено.

— Знает, — врать не было смысла, завтра же бы весь Костэл узнал об этом, и мачеху бы известили о непослушной падчерице, поэтому сказала правду, прикусывая губу. — Не кричи, пожалуйста.

Ощутив на себе пронизывающий до мурашек взгляд, разомкнула зубы.

— Ну раз знает, то хорошо, — быстро растеряв подозрительность ответила Клорет, и игриво мотнула кончиком русой косы. — Не познакомишь меня со своим другом?

Я уже было открыла рот, чтобы ответить категоричное «нет», как господин Хидай, несвойственно себе доброжелательно улыбнулся:

— Аксар. Аксар Хидай.

— Ооо, — протянула Клорет, мягко отнимая свои пальцы из его руки. — Доброго вечера, господин Хидай.

Стерев с лица улыбку, она мышкой юркнула прочь, прекратив блистать словно золотистая подвеска на шее у бродяжки, и оставив нас вновь наедине.

— Вы знакомы?

— В отличие от тебя, мое имя знают практически все. Хоть и прозвище больше в ходу, — мужчина медленно повел шеей из стороны в сторону, прохрустывая каждый позвонок. — Теперь всем будет известно с кем ты провела вечер, не так ли?

От испуга сперло дыхание.

Он действительно сейчас создал самую жирную сплетню за последние несколько лет. Я даже не сразу сообразила, что наша с ним встреча не останется без внимания, и будет по кусочкам обсосана уже к завтрашнему утру.

Само мое свидание было сенсацией! А с Черным Зверем оберет просто оглушительный фурор!

Обведя взглядом зал, поняла, что каждый присутствующий, так или иначе смотрит в нашу сторону, и пытается понять — что связывает меня с Черным Зверем Его Светлости.

Как бы глупо не звучало, но у меня был тот же вопрос.

Что? Что ему от меня нужно?

— Вам понравилось, правда?

— О чем ты?

— Нравится рушить чужие жизни, — рыкнула и проглотила вставший в горле ком.

Ох, до Фи обязательно дойдут эти слухи, и тогда женщина… Я даже не знаю, чего от нее можно ждать!

— Глупость, — он выгнул темную бровь, глядя на меня насмешливо, будто на мошку, отчаянно брыкающуюся в кружке с молоком. — У нас свидание. В этом нет ничего ужасного.

— Все ужасно, — не сдержалась. — Все ужасно. Завтра все будут об этом судачить. Хотя, какое вам дело до меня, не так ли, господин Хидай? Вам же весело развлекаться за мой счет, верно?

— Не задавай вопросы, ответы на которые ты не захочешь услышать. — Он расслабленно откинулся на спинку деревянной скамьи. — Никто не будет судачить об этом. Не посмеют.

— О вас, конечно же нет. Только вот обо мне будут.

— Ерунда. Со временем серьезность моих намерений станет более… осязаема, и разговоры утихнуть.