Впрочем, её речь была доступна только Ивану и Джордану, дон Севильяк английского практически не знал.

Иван вначале пропускал её высказывания мимо ушей, так как лихорадочно соображал, оставлять ли здесь Хелену с Радой. Этот последний вариант, похоже, проваливался. После драчки Уленойк едва ли примет женщин к себе.

А Катрина витийствовала, стало заметно, как много она почерпнула из арсенала Хиркуса: позы, придыхания, перепады звуков…

– Стоп! – рыкнул в сердцах Иван. – Ты куда хочешь податься?

Катрина, прерванная на полуслове, не нашлась, что ответить.

– А вы куда хотите? – набросился он ко всем женщинам. – Не знаете? И я не знаю, потому что не хочу бросать вас на произвол судьбы. А вы изображаете из себя… Пора понимать, не убогие вы какие-то, что каждый народ имеет свои нравы и обычаи. Здесь именно такие!.. Не знаю, что выберет дон Севильяк, но остальные останутся здесь! Не понравится ромт Уленойка, найдёте другой. Здесь женщины ценятся высоко. Всё!

Уленойк, не ожидавший от Ивана такого же напористого выступления, так и стоял с полуоткрытым ртом. Пирик во всём подражал отцу.

И пока женщины приходили в себя от заявления Ивана, Уленойк с уважением сказал:

– Как много слов вы можете говорить подряд. И эта женщина! – он закатил глаза от восхищения. – Пусть она мне будет говорить.

Иван беспомощно оглянулся на дона Севильяка, готового отметить высказывание Уленойка сочным смехом.

– Ты тоже здесь хочешь остаться?

– Что ты, Ваня? – всполошился дон Севильяк и поводил перед своим носом большим пальцем растопыренной руки.

– Катрина! Твоя пылкая речь понравилась Уленойку. Будешь ему рассказывать всякие байки. А вы… Хелена и Рада, попробуйте здесь обжиться. Мне вас девать некуда, а что вас может ожидать в будущем, я не знаю.

Хелена сверкнула глазами, судорожно прижатый к её груди успокоившийся ребёнок опять заплакал. Она воткнулась лицом в свёрток из грубых кож. Рада схватилась за живот.

Иван резко отвернулся. Он им сострадал и злился на себя за это.

– Дон Севильяк! Джордан! В этот… вушбус!.. Уленойк, я скоро приду за тобой. Готовься!

Он почти втолкнул в облако ходоков и Лейбу с Харуссой, не заметив замешкавшуюся Аннет.

Он уже не видел и не слышал, как Катрина разразилась бранью в его адрес. Уленойк с детским восторгом слушал её…

И всё-таки.

Мучаясь сомнениями, живым участием в судьбе колонистов и женщин, участвуя в повседневности, то есть, переживая обычные человеческие чувства, Иван отмечал в себе иное: как бы мимолётность, а оттого незначительность каждого движения его душевных сил. На них наслаивалась холодная отчуждённость ото всего: волнений сиюминутных дел, от необходимости кое-кого пристроить, порой от собственных желаний, как досадливых напоминаний о том, что его что-то ещё зовёт и это надо будет исполнить. Всё это растворялось, разжижалось как капля одной жидкости в бесконечном объёме другой, что даже не заметила ничтожной в себе примеси.

Такой бесконечностью выступало Время во все времена, а капля – его бытие в этом времени.

Иногда он ловил себя на мгновениях, когда он как будто был везде и нигде. И только разум возвращал его к действительности, к последовательности событий, ибо разум человека, как ветвь развития живой материи, хранил в себе индивидуальность.

Пока хранил…

Но и разум размывался и погружался в лоно бесконечности…

Иван вздрагивал, становясь самим собой, ощущал своё тело, усталость, томящую его.

Он видел Джордана, напрягал память, хотел ему сказать или спросить его, но тут же понимал: всё это уже было, было, было…

И будет…

Иван пока не знал, что Джордан сопереживал вместе с ним и так же тонул и захлёбывался во времени…

Сарыя, при виде Джордана едва не хватил удар. Он немо переводил взгляд от заросшего щетиной лица Ивана на злорадно улыбающегося Джордана, тоже заметно обретшего бороду и усы.

– Ты кого привёл? – начал наливаться возмущением Сарый.

– Учитель! – строго сказал Иван. – Прошу без лишних слов и вопросов. Не до того. Симон был?

– Ушёл совсем недавно. Но… Да, Ваня, не то того.

– Вот и прекрасно. Мы с Джорданом отмоемся, а ты приготовь нам что-нибудь поесть. Наголодались за эти несколько дней.

– Три месяца, Ваня!.. Три месяца тебя не было.

– Так долго?.. Странно. Мне показалось…

– Думаешь, опять промахнулись? – спросил Джордан.

– Да нет. Я уже кое-чему научился, сам знаешь. Да и не три же месяца…И на деват это обычный не похоже… Может быть, такой большой сдвиг от нас не зависел… Ладно, разберёмся. Иди, мойся, а я поговорю с Учителем.