– Что ты ищешь?

– Всё, что скажет Прикоснувшийся к Времени. Он – Ар-Тахис.

После перевода ответа Джордан пугливо обернулся к Ивану.

– Ты-ы?

– Это не я, – успокоил его Иван.

– Спроси, зачем я им нужен? – сказал Симон.

– И мы тоже, – напомнила Шилема.

Тейш ответил не сразу.

– Нам всё равно, кого искать. Так говорит Ар-Тахис.

– Но он сказал – зачем?

«Удильщик» слегка дёрнул плечами, показав свою неосведомлённость, но после небольшой паузы уныло проговорил:

– Прикоснувшийся к Времени говорит, что те, кого мы ищем, знают и должны ему сказать.

– Что знают, и что должны сказать? – Иван задал вопрос, но почувствовал всю бесплодность разговора: ему сказали, он – ищет.

Это заметил и Симон.

– Исполнитель… Только исполнитель, – сказал он. – Вытаскивай, Ваня, другого.

Другой, обликом, словно слепок первого, иными словами, но поведал то же самое: Ар-Тахис сказал искать – он ищет…

Последний из группы, как только получил свободу, отшатнулся от дона Севильяка и попытался бежать. Но Арно и Шилема были начеку. Он сопротивлялся, пришлось сбить его с ног. Дон Севильяк грубо, едва не оторвав, сдёрнул с него капюшон.

Глядя на открывшееся лицо, ходоки как по команде привстали: у их ног лежал Сулейк.

– Так вот он где! – присвистнул Иван, неприятно поражённый тем, что созданный им самим временной мешок не дал возможности ему же проникнуть вовнутрь него.

– Он был всё время здесь, – заметил Симон. – Таился.

– Я думаю, среди тех, – Иван указал на вторую группу «удильщиков», – притаился и Уршай.

– Вот и нашлись! – удовлетворился Сарый. – Ну, паршивцы! Так и неймётся им чем-нибудь напакостить.

Иван лишь на мгновения освободил вторую группу из тисков времени и тут же увидел Уршая. Вернее, не его, а некий образ, так как он был одет подобно всем «удильщикам».

– Здесь он, здесь! – оповестил всех Иван. – Дон Севильяк…

Но дону Севильяку не надо было напоминать об его обязанностях, и как только перед скамейкой оказался Уршай, он сорвал с него капюшон. Однако под ним оказалась причудливая маска в виде поросячьего облика, закрывающая лицо ходока. Маска: утрированный пятачок, выпуклые щёки – ни дать, ни взять, а новогодняя личина. Дон Севильяк протянул свою огромную руку, но Уршай отшатнулся и сам сбросил маску.

Сулейка и Уршая поставили рядом. Между ходоками повисла тягостная пауза. Молчали. Одни – от испуга, другие – от возмущения.

– Ваня, – наконец, сказал Симон. – Зря ты этих поганцев не упрятал где-нибудь во времени. Да так, чтобы им поля ходьбы никогда не видать.

– Ну да. Век свободы не видать, – огрызнулся Иван. – Раз поверить можно…

– Поверил! – выкрикнул фальцетом Сарый.

– Поверил. Кто не ошибается? Но они и вправду оказались поганцами. Что теперь скажете?

Уршай отступил в сторону от Сулейка.

– Они меня поймали. Это он навёл их, – едва не плача, сказал он.

– Ну а ты?

Сулейк выпрямился, посмотрел в глаза Ивану.

– Сам знаешь! – выпалил он. – Тебя ловили.

– Так ловили бы меня. На кой вам Симон и другие? Или побегать захотелось?

– Сам знаешь! Тебя просто так не поймать. А за ними ты бы сам прибежал.

– Вот как?! – выразил Иван своё недоумение. – Ну, прибежал бы. И что?

– А то!.. – с вызовом ответил Сулейк, словно бравируя этим. И тут же сказал: – Не знаю.

– Врёт! – убеждённо сказал Сарый.

– А кто знает?.. – обратился Иван к смирно стоящим «удильщикам». – Здесь есть знающие?

Сулейк бросил презрительный взгляд на недавних сотоварищей.

– Что они могут знать? Они же ищейки, – сказал он сквозь зубы.

– А ты, значит… кто?

– Подонок он! – прогудел дон Севильяк.

– Ты бы помолчал, дубина! – бросил Сулейк. – Пристроился при КЕРГИШЕТЕ и ничего больше не видишь. А мир велик. В нём много есть чего, что вам и не снилось, тем более тебе.

– Я тебе за дубину…

– Попридержи кулаки, дорогой! – спокойным, слегка усталым голосом сказал Симон. – И что же нам не снилось? А, Сулейк? Служить, как ты говоришь, ищейкой? Скатиться до предательства? Юлить и поджимать хвост, когда тебя прихватывают?.. Да, мир велик. Но велик не подлецами, как ты!

– Идите вы все… знаете куда!.. Я вас не боюсь! У меня свой КЕРГИШЕТ. Мне его достаточно!

Сулейк выкрикивал слова, но явно от бессилия что-либо противопоставить собратьям по ходьбе во времени.