— Граф Чиано, надеюсь? — по-французски спросил Швенд.

— Да,— ответил министр звонким молодым голосом.

— Ради бога, тише. Позвольте отрекомендоваться. Доктор Вендинг. Оберштурмбанфюрер СС.

— Мы можем разговаривать как равные,— Чиано засмеялся.— У меня чин подполковника авиации.

— Позвольте побеспокоиться о ваших вещах. Они остались в доме? Их надо добыть оттуда?

— Благодарю. Вещами распорядилась графиня. Они будут там, где следует.

— Может быть, синьор министр имеет какие-нибудь важные бумаги, которые надо вывезти?

— Никаких бумаг! — весело воскликнул Чиано, и Швенд с неудовольствием подумал, что граф легкомыслен, как школяр.

— Ценности какие-нибудь? — подсказал он.

— Мои ценности — это моя голова,— гордо проговорил Чиано.

Он снял шляпу, словно хотел дать возможность собеседнику полюбоваться головой министра.

Швенд незаметно окинул взором это драгоценное украшение автора оси «Берлин — Рим — Токио». Голова у Чиано и вправду была красива: большая, круглая, с высоким выпуклым лбом, с густой черной шевелюрой, которая спускалась на шею мелкими кудрями. Голову поддерживала мощная гордая шея, настоящая римская шея, мускулистая, со смуглой кожей. Чиано усмехнулся. Усмешка у него была широкая, он словно дразнил своими ровными зубами, игрой мыши на округлом лице. Это могло подействовать на женщин, но не на Швенда.

— В наши времена голова — достаточно сомнительная ценность,— заметил он.

— Господин считает, что головы больше не нужны людям?— поинтересовался Чиано.— Время универсальных политиков и государственных деятелей освобождает граждан от необходимости мыслить?

— Я просто знаю, что сейчас для сохранения той или иной головы приходится тратить больше ценностей, чем вмещают в себя эти головы.

— Голова графа Чиано — это особенная голова,— важно сказал министр.— Достаточно сказать, что мои друзья японцы присылают мне из Шанхая специальную китайскую траву для натирания волос. Много лет я потратил на тренировку памяти. Моя голова — это произведение искусства, а не просто часть человеческого тела.

— Я в восхищении от господина министра.

— Добавьте, бывшего. Я не министр с третьего февраля этого года. Муссолини разогнал кабинет. Он всех боится, никому не доверяет, даже мне. Сам возглавил пять министерств. Три военных, внутренних дел и иностранных дел. Сам стоит во главе партии, фашистской милиции, армии, корпораций.

— Стоял,— подсказал Швенд.

— Да. Стоял. Теперь Муссолини нет. Нет фашизма. Нет Италии.

— Слава богу, Муссолини спасен немецкими воинами. Они спасут и Италию,— торжественно проговорил Швенд.

— Мы хотели вести Италию к победе без Муссолини,— вздохнул Чиано,— это было тяжело, но иного выхода не оставалось. Приходилось выбирать между любовью к дуче и к Италии.

— Вы любили Муссолини?

— Его нельзя не любить. Это гений фашизма.

— Когда Муссолини арестовали, вы, очевидно, боялись за его судьбу?

— К несчастью, не имел для этого времени,— засмеялся Чиано.— Приходилось бояться за самого себя. Я знаю, что за моей головой уже давно охотятся. Англичане, американцы, немцы. Сам дуче с удовольствием напоил бы меня касторкой.

— Касторкой?

— А вы не знаете? Это типично фашистская кара. Казнь касторкой. Человеку насильно вливают литр или два касторки, кишки не выдерживают, лопаются — человек умирает! Очень просто.

— Я хотел бы вернуться к теме о голове. Позвольте маленький эксперимент?

— Господин оберштурмбанфюрер ученый? Доктор психологии?

— Просто скромный дилетант.

— Что же, если среди нас нет более авторитетных судей, то я рад буду служить и дилетанту,— великодушно согла-сился Чиано.— Нам далеко ехать?

— О-о, далеко. В горы. Там нас ждет самолет.

— Хорошо. Я вас слушаю, господин Вендинг.

— Не мог бы мне сказать высокочтимый граф, что говорил ему французский посол Андрэ Франсуа-Понсо в тот день, когда господин министр вручил ему ноту о вступлении Италии в войну?

— Но это же государственная тайна! — воскликнул Чиано.

— Разве в Италии возможны тайны? — скупо усмехнулся Швенд.

— Дио кане э ля путанна ля суэ мадере[31],— прошептал граф.— Вы оскорбляете мою родину, но, к несчастью, сказанное вами — правда. В Италии тайны сохраняются так же, как вода в решете. Однако вы ошибаетесь. Я не вручал ноты французскому послу. Я просто прочитал ее. Важные государственные акты никогда не забываются, мой дорогой господин Вендинг. Я слишком тщательно обдумывал тогда этот ответственный шаг, чтобы так легко забыть его через несколько лет.

— Благодарю,— Швенд поклонился.— Стало быть, мосье Франсуа-Понсо сказал вам в то утро...

— Я был одет в форму подполковника авиации,— перебил его Чиано.— Мосье Понсо спросил меня: «Вы тоже будете летать?» — «Да, я солдат»,— ответил я. «И даже на Париж?» — «И даже на Париж, если будет нужно».— «Смотрите, граф, чтобы вас не сбили над Парижем».

— И это все?

— Все.

— Вас сбили не над Парижем, а над Римом. Вас сбили в Риме, не дав подняться в воздух.

— Сейчас я поднимусь на немецком самолете,— засмеялся Чиано.— Вы довольны моей памятью?