— Возвращайся, обо всем узнаешь. Скажу лишь одно: солнышко припечет, и ты снова к нам, чтобы не перегрелся на пляже, — пошутил Шаблий.

— Хорошо. Возвращаемся, — понурым голосом ответил Веденский.

— Возьмите и меня с собой, товарищ полковник, — прошептал Михалюта. — Очень вас прошу.

— Ну что ж, — повеселел вдруг Веденский. — Собирайся, Гнат. Поедем с тобой ловить тюльку…

Михалюта всю дорогу до аэродрома молчал. Перед его глазами то и дело представала Наташа — загорелая, обветренная степными и морскими ветрами, со взвихренными волосами, ниспадавшими на плечи. Слышался ее кокетливый голос: «Мой адрес? Село на берегу Азовского моря, крайняя хата над яром, возле моста…»

Скоро он окажется с полковником на этом Азовском море, правда на южном берегу, северный захвачен немцами.

Гнату снова вспомнился шумный, встревоженный Харьков, Южный вокзал, откуда он провожал Наташу копать противотанковые рвы и окопы.

«Добралась ли она из-под Лохвицы до родного села? — подумал с болью он. — Жива ли? Удастся ли еще когда-нибудь встретиться с нею?..»

Наташа нравилась не только Гнату. На нее заглядывались парни и из ее села на берегу Азовского моря, и в Харькове. Но особенно неравнодушным к ней был преподаватель техникума, где она училась, Анатолий Петрович. За него можно было выйти замуж и жить, как говорили подруги, словно за каменной стеной. Но ведь ему уже под тридцать. А ей лишь восемнадцатый год пошел.

Гната она вспоминала чаще, чем других поклонников. И когда ехала на рытье окопов в тряском грузовике, ей чудился его голос, мягко выводивший: «Повій, вітре, на Вкраїну…» В этой песне был намек на измену девушки. Они не раз тихо пели ее с Гнатом, сидя на рельсах заброшенного железнодорожного пути станции Основа.

Каждую субботу она приезжала на трамвае на станцию и там поджидала прихода поезда Ленинград — Мариуполь. И всегда встречала Гната, едущего в обратном направлении. Встречи эти были короткими. Другие же свидания на улицах Харькова, у кинотеатров, в скверах они словно откладывали на потом, тем более что май — июнь — пора экзаменов. Откладывали, ибо не знали, что начнется война.

На рытье окопов со студентами двух старших курсов техникума приехал и Анатолий Петрович. Они работали в августовскую жару почти без передышки с зари до зари. Наташа верила, что от того, какими глубокими будут их окопы, зависит, пройдут ли дальше, до Гадяча, до Ахтырки, до Котельвы, немцы. Именно до этих городов, потому что за ними уже недалеко и Харьков. А Харькова фашистам, конечно, никогда не увидеть.

Так самоотверженно комсомольцы работали разве что на строительстве Харьковского тракторного и на Днепрогэсе. Об этом Наташа знала из книг, из рассказов старших.

Вместе со всеми копал окопы и Анатолий Петрович: полнотелый, с животиком, из-за которого девчата прозвали его «кавунчиком». Он частенько подходил к Наташе и говорил: «Отдохни, а я твою норму довыполню!» — «Довыполняйте!» — отвечала она обрадованным голосом, вытирая пот с лица. А девчата посмеивались: «О, кавунчик уже подкатил к своей дыньке!»

Вот и снова подошел.

— Нам надо серьезно поговорить, — сказал негромко Анатолий Петрович. — И сегодня же! А то будет поздно.

— О чем? — пожала недоуменно плечами Наташа.

— О том, как нам быть дальше. Ты ведь слышишь? Гремит — все ближе и ближе. Наши окопы и рвы не понадобятся.

— Да, уже сколько красноармейцев прошло мимо, не останавливаясь в этих рвах и окопах. И все же требуют копать.

— И я о том же говорю. Надо уходить отсюда, — прошептал Анатолий, вытерев вспотевшую лысину. — Я договорился с председателем колхоза, он даст подводу, наберем харчей и уедем куда-нибудь подальше.

— Вы не верите, что наши остановят здесь немцев? — резко спросила Наташа.

— А ты разве веришь? Может быть, и остановят. Но не здесь. И потом, я же не против своих. Но в данном случае как нам быть?.. Киев немцы уже взяли. Наша армия не способна выстоять на этих рубежах. Что же дальше?

— Действительно, что же дальше? Не знаю. Но чувствую, что как-то надо бороться, помогать нашим.

— Гм… Бороться. Громкое слово. Бороться на нашем месте — значит выжить! Выжить, пока сюда снова вернется Красная Армия и прогонит немцев. Пойми меня, милая! И не стоит идти на восток. Нашим и так будет трудно с хлебом, чтобы прокормить всех эвакуированных. Вон их сколько!.. Твоя воля, Наташенька. Можно податься ко мне на Винничину. Можно и к тебе на берег Азовского моря. Зарегистрируем брак в каком-нибудь сельсовете. А жить будем не у тебя, а в каком-нибудь заброшенном селе. Какой там немец тронет нас.

Сказав это, Анатолий Петрович даже съежился, боясь, что Наташа станет обзывать его трусом, эгоистом, который думает только о своей шкуре. Но она молчала, и он успокоился, не желая нарушать молчание, так много значившее для него.

Над степным хутором зажглась вечерняя звезда. А неподалеку висел серп молодого месяца, который, казалось, хотел скосить эту звезду. С десяток хат спрятались в густых вишневых и яблоневых садах. Разместить в них всех людей, прибывших на рытье окопов, было невозможно. Поэтому многие спали на чердаках (ночи были теплые), на погребках и сеновалах.