Шер ещё не учится и в садик не ходит. Сидит дома. С дедушкой. А папа и мама работают, иногда возвращаются очень поздно, а иногда и в командировки уезжают. Но Шер не скучает. Он всегда находит, чем себя занять — у него много всяких игрушек. Но больше всего Шер любит гулять с дедушкой. Правда, от дома до большой магистрали, куда они обычно ходят, каких-нибудь двести метров, но Шер с дедушкой к этой прогулке готовятся по-настоящему. Дед заранее приготавливает свой раскладной стульчик и подушечку, которую он всегда и везде подкладывает под себя, набивает насваем [11] тыквенную табакерку. Шер тоже готовится основательно: наполняет карманы урюком, конфетами, орехами, даже яблок — одно-другое — возьмёт. Берёт он с собой на всякий случай и игрушку: красную пожарную машину или зелёный танк, из ствола пушки которого вылетают всамделишные искры. Закончив сборы, дедушка и внук запирают калитку, проходят коротеньким тупичком и попадают в переулок. Через десяток метров сворачивают налево, и вот он перед ними — проспект Навои. «Смотри-ка, рядком идут, рядком, как по линеечке!» — удивляется дедушка каждый раз, глядя на мчащиеся по проспекту машины: три ряда в одну сторону, три — в другую.

— Трёхрядное движение, — солидно поясняет Шер.

Вот они, держась за руки, доходят до цели своего путешествия — небольшого пятачка на тротуаре, окружённого аккуратно подстриженными кустами. Здесь дедушка раскладывает свой стул, кладёт на него подушку, садится, опираясь обеими руками на палку. Шер пристраивается рядом.

— Вон, вон «Волга», «ГАЗ-24»! Видите, чёрная такая и длинная! — кричит Шер. Пока дед подносит руку ко лбу козырьком, автомобиль исчезает из виду.

— Бай-бай-бай! — качает головой дедушка. — Мчатся прямо как гираты! [12]

Шер не знает, что это такое — «гират». Зато среди тысяч машин он запросто может различить «Волгу», «Чайку», «Жигули», «Москвича», «Запорожца». А дед их путает. Он очень долго жил в кишлаке, а там раньше машин было мало. Дедушка так долго жил в кишлаке, пока совсем не состарился. Потом у него умерла жена, которая приходилась Шеру бабушкой, и дед переехал в город к сыну. Сын дедушки — это папа Шера. Вот так.

Когда дед только приехал к ним, они почти каждый день выходили смотреть машины. Потом дедушка заболел. И теперь он и ночью и днём лежит на своей кровати. Даже умывается, сидя на кровати: ставит на колени медный тазик, мама поливает ему на руки воду из глиняного кувшина, а Шер стоит рядом, держит полотенце наготове.

— Молодец, сынок, — говорит дедушка, забирая у него полотенце. — Дай бог тебе длинную и счастливую жизнь. И чтоб исполнились все твои мечты.

За одну только такую благодарность Шер готов каждые полчаса приносить деду полотенце. Но тот умывается, как и все, только два раза — утром и вечером.

Вечером все ужинают. Папа, если он дома, ставит стол впритык к кровати деда. Тот поворачивается к столу, садится, поджав под себя ноги. Он почти ничего не ест, только выпивает не спеша немного бульона. Ни мяса, ни картошки у него в чашке нет. Шер выуживает ложкой из своей чашки мясо пожирнее, с мозговой косточкой, протягивает деду. Может быть, забыли ему положить? Но дедушка отрицательно качает головой:

— Спасибо, внучек, ешь сам. Мне нельзя. Доктора запретили.

Дед очень любит Шера. Частенько пристально всматривается в него и бормочет про себя: «Ну до чего парень похож на меня, просто поразительно!»

«Что это он? — удивляется тогда Шер. — Как я могу быть похож на него? Он ведь вон какой большой да старый, такой старый, что согнулся пополам. А я маленький. Ещё даже в школу не хожу. И потом, у деда усы и борода белые-белые, а у меня ни бороды нет, ни усов».

У дедушки во рту всего два зуба. Они похожи на два подгнивших колышка. А у Шера… Обернувшись, мальчик глядится в зеркало, оттопырив пухлые губы. «Раз, два, три… — начинает он считать. Потом сбивается и решает: — А, и считать нечего — зубов у меня во рту полным-полно. Правда, небольшие, чуть крупнее рисинок. Но зато белые, как молоко, и целые. И так видно».

Шер снова поворачивается к дедушке. Он уже забыл, что хотел возразить деду, сказать, что они вовсе не похожи друг на друга.

— Ешьте, дедушка, а то заболеете, — говорит Шер. — Ешьте, пожалуйста.

— Нет, не могу, — отказывается дед. — Ничего не идёт в горло. Сам ешь.

Шер — маленький, и у него всё проходит через горло. А у дедушки, хоть он такой большой, не пройдёт?! Мальчик смеётся. Потому что он вспомнил: однажды, давно, когда дедушка ещё жил в кишлаке, он приезжал к ним в гости и вот тогда за один присест съел две большие миски шурпы и почти целую баранью ножку.

— Неправда! — вскрикивает Шер. — А тогда, помните, вы съели целых два таза шурпы?!

Надо сказать, Шер ещё не отличает миску от таза.

Дедушка улыбается.

— Ну уж не два таза. Столько мог бы съесть, наверное, лишь Ходжамкулбий.

— А что это такое… ходж… кулбий? Большой, да?

— Не что, а кто. Человек такой был, Ходжамкулбий. Слон не слон, но не меньше доброго верблюда был.

— О-ой, как верблюд?!

— Да, как верблюд. Был я такой же маленький, как ты, и жили мы тогда в Ичкёнте…

— А где этот… Ичкент?

— Да как же ты не знаешь? Ичкент — в Ичкенте.

— Ичкент — значит Ташкент?..

— Нет, Ичкент — это наш старый кишлак. Он расположен на высоком холме. Кишлак раньше был обнесён высокими стенами. По четырём сторонам — ворота. На ночь их запирали на запоры. По улицам ходили сторожа с трещотками. На крышах всех домов лежали груды камней, чтоб кидать их в разбойников, если те вздумают напасть на кишлак.

— Дедушка, а камни в разбойников кидал этот Ходжкул-бий?