Я чуть не плакал от досады: так хотелось видеть нашу коровушку. И, понятное дело, весь день не знал, куда себя девать: с нетерпением ждал вечера, когда стадо пригонят с пастбища. Самым первым прибежал на место, где обычно ребята разбирали своих коров. Никого ещё не было. Да и солнце пока стояло довольно высоко. Пришлось и здесь ждать. Часа два. Наконец собрались и другие ребята. Они поглядывали на меня с уважением. Вот, мол, и у него теперь есть корова. А я был горд необыкновенно. Подошло стадо. Стою, разглядываю самых упитанных, красивых коров с туго налитым выменем. «Вот эта, наверно, моя? Или вон та?» Разглядываю, а сам жду, когда пастух скажет: «Забирай же свою корову, чего смотришь! Но он молчит, а я — стою. Стал даже думать, не подшутили ли надо мной? И тут вдруг пастух указывает своей крючковатой палкой на ту из коров, что плетётся в самом хвосте стада: «Забирай свои мощи, чего рот разеваешь?!» Подбегаю к корове, смотрю — какое-то коричнево-грязное чудище. Глаза слезятся, все рёбра торчат, и кажется, что у неё все кости так и гремят, стукаясь друг о дружку. Но этого мало, у неё к тому же хвоста нет. Только куцый обрубок какой-то торчит сзади. Я заплакал. Мне было жалко и себя и несчастную корову. Ведь теперь ребята житья мне не дадут. Засмеют до смерти. Погнал я корову в поле и просидел там до темноты. Мал был да глуп, не знал, что и за эту-то корову отец выложил все свои сбережения, продал на базаре почти весь годовой урожай пшеницы…

Шеру стало очень-очень жалко маленького дедушку. Конечно, нет ничего приятного, если все смеются над тобой и твоей коровой, все дразнятся. Шер это знает по себе. Подобрал он как-то на улице котёнка. Тот весь мокрый, дрожит и жалобно мяукает, озираясь по сторонам. А ребята тут как тут. Увидали у него в руках котёнка, запрыгали, закричали на все голоса: «Смотрите, какое у Шера чудище: хвост и кости, ни дать ни взять — кощей!»

Кому приятно такое слышать?! Но Шер всё равно принёс котёнка домой, вымыл его в ванной, напоил молоком, устроил на подстилке. А на другой день котёнок уже носился по дому как угорелый.

— Накормить надо было вашу корову, — произнёс Шер вслух. — Целый этой… травы мешок дать.

— Ты о чём, сынок?

— Да о корове вашей. Сразу бы поправилась и стала бы не такой страшной.

— А-а, — протянул дедушка. — Очень уж стара она была, сынок. И не могла уже поправляться. Но всё же молоком нашу семью обеспечивала голубушка. В голодный-то год она нас и спасла. И я уже больше не стеснялся, что рёбра у неё выпирают, да и ребята не смеялись. Они тоже всё понимали…

Шер зашёл к деду с небольшой ярко-жёлтой дыней в руках. Услышав шаги, тот медленно открыл глаза, взглянул в лицо внука, потом на дыню. Губы деда тронула мягкая, ласковая улыбка.

— Кукча. Предвестница дынного сезона, — проговорил он тихо. — Хороший сорт.

— Хотите, кусочек отрежу? — спросил Шер. Мальчик по-своему понял взгляд и слова деда. Откуда ему было знать, что дедушка, глядя на этот отсвечивающий золотом плод, видит своё далёкое детство?

— Хотите, отрежу? — повторил Шер.

Дедушка тихо покачал головой.

— Ешь сам, сынок. Мне она ни к чему.

— И вы тоже. Папа завтра ещё принесёт, — настаивал Шер.

— Не хочу, родной. Да и нельзя мне. А этих кукча и хан-даляков я поел много. Когда был маленьким.

— У вас росли дыни?

— Видимо-невидимо и разные-разные. Нежились в листьях, как камни в реке.

— Вот это да-а! — удивился Шер. — И большие тоже были? Вот такие? — Шер раскинул руки, чтобы показать какие, и чуть не уронил свою кукчу.

Дедушка сел на кровати и слегка подался вперёд.

— Иногда, чтобы сократить путь в школу, я шёл не по улице, а напрямик — через поле, мимо нашей бахчи. Не раз бывало: гляну на бахчу и ноги словно прирастают к земле. — Дедушка закрыл глаза, закусил губу и покачал головой, шутливо изображая, как он не мог равнодушно пройти мимо дынь, тех самых, что были, как камни в реке.

Шер засмеялся.

— И что потом?

— Потом? Потом я шёл от грядки к грядке, от дыни к дыне. И никак не мог остановиться: одна казалась краше, слаще и сочнее другой. А ведь кругом ещё роса. В школу я приходил по колено мокрый.

— Дедушка, а вы бы не длинные штаны, а шорты надевали.

— В те времена таких штанишек не было, сынок. Ходили мы всё больше босиком, в белых длинных штанах из домотканой хлопчатобумажной ткани. И рубаха тоже белая. Но дело не в этом. Ты слушай про дыни-то.

— А в школу вы не опаздывали оттого, что ходили по бахче?

— Я же тебе говорил, что за все годы опоздал только один раз.

— Да, да, помню.

— Так вот, штаны мокрые, ноги синие, весь дрожу, а уйти с бахчи не могу. «Съешь меня и меня!» — словно бы кричали дыни. И вот решусь наконец, схвачу дыню-шакарпалак, вся в сеточку, и тяну к себе. А она вдруг — ба-ах! — взрывается у меня в руках, как бомба!

— Да ну? — Шер даже подпрыгнул на месте от восторга. — Дыня — как бомба!

— Да, да! До того налилась соком, что взорвалась от прикосновения. Белая внутри, сахаристая, а семена ярко-жёлтые. Ну что с ней делать? Есть, конечно. А сколько я мог съесть? Кусок, другой, и всё.

Шер проглотил слюну.

— Очень была сладкая?

— Очень.

— Как сахар?

Дедушка покачал головой:

— Вкус дыни ни с чем не сравнить. Ни с сахаром, ни с мёдом. И у каждой свой особый вкус, своя сладость. Это зависит от сорта.