– У меня больше выходит быть уродом, - заявляю я, глядя в ее распахнутые голубые глаза, и взбегаю на трап, - Покажи ей нашу каюту, - бросаю Клаусу и прохожу внутрь.

На борту «Икаруса» есть всё необходимое для дальнего перелета: комфортабельные каюты, гольф-симулятор, казино и бар. Стюард бесшумно присоединяется ко мне, готовый выполнять мои поручения.

– Бутылку водки, - прошу я его, получив свой заказ, иду в самый конец салона и падаю в мягкое кресло.

Теперь ничего не мешает мне напиться до смерти. Я делаю большой глоток. В животе разливается приятное тепло и все мускулы расслабляются. Алкоголь помогает мне ничего не чувствовать и ничего не помнить.

– Падаем! – пробивается сквозь забытье полный ужаса голос пилота. Я пробую разлепить веки. «Икарус» так трясет, и я практически лежу на полу.

Я все еще сплю?

Все бутылки в баре со звуком падают на пол. В воздухе стоит стойкий запах дыма, и я кашляю. Включаются аварийные маячки. Хватаюсь за кресло и с трудом поднимаюсь на ноги. Я все еще плохо соображаю, от алкоголя, у меня кружится голова.

– Макс, нужно добраться до челнока, - кричит мне Клаус, от плотного дыма у меня слезятся глаза. Вижу его силуэт, направляющийся ко мне. Зажимаю нос краем своего пальто.

– Что происходит?

– Взрыв.

– Что?

– Кто-то взорвал двигатели.

– Эмма… - выдыхаю я, и на ощупь начинаю двигаться к своей каюте.

Внезапно все иллюминаторы разлетаются на осколки. В ушах стоит вой ледяного ветра, и легкие сжимаются от нехватки кислорода. Страх накрывает меня, и во рту появляется неприятный привкус. Защитные щиты срабатывают и закрывают пустые проемы окошек.

– Ей уже не помочь, - я столбенею, Клаус берет меня за руку и тащит к хвосту «Икаруса», - Navette, Max, on doit aller a la navette[1], – переходит на французский.

Под нашими ногами хрустят острые осколки. Глаза жжет. Трещина на фюзеляже становится глубже. Металл трещит, и от этого звука закладывает уши.

– Не успеем, - Клаус толкает меня в первое попавшее кресло, и дрожащими руками пристегивает ремни безопасности. Мы встречаемся глазами. Никогда не видел у него такого обреченного взгляда.

– Садись, - отталкиваю его руки, и защелкиваю последний.

Кто-то истошно кричит. Стены «Икаруса» сжимаются, ветки деревьев царапают борт. От удара о землю, меня кидает вперед, и я ударяюсь головой о спинку кресла. Все становится черным.

Некоторое время я не могу вспомнить ничего, даже собственное имя. Слышу какой-то звук, словно кто-то карябает ногтями по стеклу. Пытаюсь пошевелиться, от каждого движения у меня болит грудная клетка, и тяжело делать глубокий вздох.

– Макс… - хриплый голос полон боли, - Макс…

Я открываю глаза. Темно. Я все еще сижу в кресле, пристегнутый ремнями безопасности.

– Клаус? – я замолкаю, когда слышу, как по-детски звучит мой голос, - Где ты? – отстегиваю ремень и падаю на что-то мягкое. Глаза застилает густой белый туман, и я с трудом дышу.

– Здесь, - едва слышно долетает до меня.

Я лихорадочно пытаюсь найти в кармане телефон, сжав зубы от боли. Кое-как мне это удается . Экран ярко загорается. Я едва могу сдержать крик. Рядом со мной лежит искалеченный труп стюарда.

– Макс…

– Я уже иду, - двигаюсь на звук и нахожу Клауса среди обломков. Его тело в какой-то неправильной позе.

– Челнок… - пытается он сказать, и я падаю на колени, - Не смог тебя увести…

– Береги силы, - я оглядываюсь и не знаю, как ему помочь. Вокруг искореженные куски металла.

– Мой мальчик, - Клаус пытается мне улыбнуться и кровь булькает в его груди.

Он поднимает руку и я хватаюсь за его блуждающую ладонь. На ощупь она липкая и холодная.

– Ничего, - повторяю, как сумасшедший, - Ничего.

– Люблю тебя… - его голос слабеет и я сжимаю его руку, словно хочу удержать жизнь внутри него, - …как сына… - он замолкает, его застывшие глаза смотрят прямо на меня.

– Клаус? – трясу его и мой мозг сопротивляется реальности.

Он мертв.

Мертв.

Как в бреду, я ковыляю в сторону своей каюты. В воздухе стоит стойкий запах горючего. Мне приходится пробираться сквозь фрагменты «Икаруса». Вместо каюты нахожу искореженные куски горящего металла. С неба сыплется снег и горячий пепел. Облачка пара вырываются изо рта, доказывая, что я все еще жив. Все еще дышу. Среди обломков вижу руку, на ее пальце сверкает рубин.

– Эмма? – сиплю я, и сердце сжимают в кулак.

Опускаюсь к ней. Изуродованное тело. Бледно-голубые глаза смотрящие в пустоту. И кровь. Много крови.