Суровые лица охраны проводят нас скучающим взглядом и сразу теряют к нам интерес, как только мы проходим через двери и попадаем на первый этаж. Мое сердце стучит так же громко, как и музыка, звучащая в большом зале. Он окружен тремя ярусами лож, к которым ведет широкая лестница. По ней снуют официанты с подносами полными выпивки. Я подмечаю всё, что может мне помочь. Изучаю план отхода.

На небольшом возвышении за пультом работает ди-джей. Из-за сменяющихся раз за разом лазерной анимации, я не могу разобрать, кто это. Бар кажется бледным пятном на фоне царящей вокруг атмосферы раскрепощённости. За стеклянными витринами танцуют девушки, ещё совсем подростки, возраста Самары.

Может быть, они тоже ненастоящие.

– Встретимся у бара!
– кричит мне в ухо Данте, - Я пойду осмотрюсь.

Я киваю в ответ, потому что говорить здесь невозможно. Несколько секунд слежу, как его спина исчезает среди танцующей толпы, дергающейся под ритмичный трек, и сама ныряю в этот белый клубок, казавшийся мне теперь телами ядовитых змей.

Вот как любят расслабляться совершенные, пока мы загибаемся в нищете. Как же мне противны их нечаянные прикосновения. Стиснув зубы, я пробираюсь всё дальше. Моей целью была туалетная комната.

Вы даже не представляете, что иногда можно обнаружить в их уборной.

Неожиданно, один из совершенных останавливает меня. Мое сердце громко колотится в груди, я резко разворачиваюсь к нему и хватаю его за локоть, пытаясь отразить захват.

– Потанцуем? – спрашивает парень, его раскосые карие глаза мягко смотрят на мою ладонь и я медленно разжимаю ставшими деревянными пальцы.

– Извини, - улыбаюсь ему своей самой обаятельной улыбкой, – Конечно, - он осторожно обнимает меня и притягивает к себе.

Я чувствую запах дорогой туалетной воды и чистой кожи. Внутри меня всё переворачивается от ненависти к нему.

Я хочу, чтобы он извинился передо мной. Просил прощение за свою тупость и слепоту. Валялся у моих ног, вымаливая прощения за то, что наслаждается жизнью. В то время, как такие, как я, вынуждены выживать.

Но я продолжаю танцевать с ним, незаметно обшаривая его карманы.

– Тебя что, на малолеток потянуло? – я вздрагиваю, моя рука замирает в кармане его пиджака и я вынуждена отпустить шоколадку.

Меня обуревает гнев.

Какого черта ей надо?!

– Этой пигалице хоть шестнадцать есть? – насмешливо интересуется она у парня, намеренно не обращая на меня никакого внимания. Я ощущаю, как он весь напрягается, - Эй, ты, тебе сколько лет? – я медленно поднимаю глаза, всматриваясь в красивое лицо азиатки.

Гладкая кожа. Короткие прямые волосы цвета черной сливы. Пронзительные темно-зеленые глаза с расширенными от наркоты зрачками.

Парень с девушкой похожи друг на друга, как брат и сестра.

– Достаточно, чтобы танцевать с твоим братом, - я вызывающе вскидываю подбородок.

Она одета с иголочки, как и все совершенные. Белоснежное бархатное платье, которое хочется потрогать и удостоверится, что на ощупь, оно такое же мягкое. Блестящие пуговицы похожи на сверкающих стрекоз.

Но главное, не это.

Главное, что у нее есть то, что мне нужно.

«Пыль».

Я опускаю взгляд на ее сумочку.

– Мы знакомы? – нахмурившись, девушка пытается вспомнить мое лицо.

– Если ты сейчас назовешь свое имя, мы познакомимся,- я знаю, что рискую, разговаривая с ней в таком тоне. Но что-то мне подсказывает, что я делаю все правильно.

Чутье моей мамы никогда меня не подводит.

Несколько минут девушка не сводит с меня своих затуманенных наркотиками глаз.

– Джен, а она мне нравится!
– она тянет меня за собой, - Пойдем я познакомлю тебя с остальными.

Парень, которого она назвала Дженом, покорно следует за нами. Она не перестает болтать.

– Меня зовут Тан Вэй. Имя моего младшего брата ты уже слышала. Разница у нас с ним небольшая, так что, можно считать, что мы почти близнецы, - она смеется над своей же шуткой, я тоже смеюсь, хотя от напряжения, едва могу переставлять ноги.

А что если мой грим потечет от жара всех этих ламп, что делать тогда?

Мы подходим к лестнице, Вэй берет два бокала с подноса официанта и начинает подниматься наверх. Я неуверенно вступаю на мягкий ворс ковра. В пересохшем горле стоит неприятная горечь.