– Принеси нам кофе, - обращается отец к ошарашенному секретарю, маячащему в проходе, - И поживее, - добавляет он и ждет, когда тот прикроет за собой дверь.

Тишина действует мне на нервы.

– О чем ты хотел со мной поговорить? – не выдерживаю я.

– Я разговаривал с Клаусом, - отец подходит к окну. Я резко выпрямляюсь, готовый всё отрицать. Я не за что не вернусь в реабилитационный центр, - Он считает, что тебя пора вводить в курс дела, - такого поворота событий я совсем не ожидал и мои напряженные плечи окатывает волной облегчения.

Я чувствую, как легкость возвращается обратно.

– Хотя я считаю, что ты еще не готов, - отец бросает на меня оценивающий взгляд и краткое облегчение оборачивается новой волной напряжения, - После ритуала, ты возглавишь наш филиал в Японии.

Лилит

– Крыса!
– у меня вырывается нервный смешок, я замечаю серое тельце, неприятно лоснящееся в свете фонаря, она прячется в одну из прохудившихся труб, бросив на меня злобный взгляд, - Это просто огромная крыса!
– обрадованная, я оборачиваюсь к Данте и натыкаюсь на девятимиллиметровый ствол, направленный точно мне в голову, - Какого черта?! – черное отверстие, дрогнув, начинает опускаться ниже.

– Я думал, облава, - Данте ставит пистолет на предохранитель и только после этого, убирает в карман.

Он старается не замечать моих пылающих глаз, и сохраняет на лице спокойное выражение.

Жаль, что я физически не могу уничтожить его прямо здесь.

– А если бы ты случайно выстрелил? – едва сдерживаюсь, - Мои мозги были бы повсюду!

– Я бы никогда не нажал на курок, - Данте встречается со мной взглядом, в полумраке я вижу, как пляшут миллиарды золотых пылинок вокруг его головы, - Ты ведь понимаешь это?

Ничего не отвечая, я отворачиваюсь от него и стремительно направляюсь к следующему повороту. Сердце стучит, как сумасшедшее. Данте догоняет меня, и молча идет рядом. Оправдываться он не собирается. Извиняться тоже.

– У тебя задание? – спрашиваю я.

Страх постепенно уходит, остается только небольшая доза адреналина и сухость во рту.

– Лилит…

– Да или нет?!

– Нет, - Данте опускает ресницы прежде, чем я успеваю прочесть в них правду.

Врет?

Не уверена.

Наши шаги почти синхронны, как соединения звука и картинки. Я смотрю на свои кеды, завязанные бантиком шнурки и слышу глухой звук подошвы от тяжелых ботинок Данте.

– Нельзя брать за стену оружие, - наконец, нарушаю я молчание.

– Что за детский сад, - раздраженно выдыхает он, его крашеные волосы вспыхивают серебром, когда я навожу на него луч света.

Данте начинает щуриться, как преступник в допросной комнате.

– Хочешь, чтобы за тобой охотились Погонщики?! – приподнимаю бровь, и опускаю фонарик.

– Почему бы тебе просто не порадоваться, что оно у нас есть?
– его шаги становятся еще отчетливее и я вдруг ощущаю себя его бледной тенью.

– Это старье ничто по сравнению с излучателями совершенных.

Сопротивление запудрило ему мозги, как и всем остальным, чьи кости превратились в пепел на трибунах совершенных.

– Ты никогда в меня не верила, - теперь Данте не смотрит на меня и это меня злит. Злит даже больше, чем направленный на меня ствол.

– И как видишь, у меня был повод.

Больше мы не произносим ни слова и весь оставшийся путь проходим в тишине.

Каменный лабиринт представляет собой подземные каналы, с огромными, как туловище питона, трубопроводами над головой. Они расходятся в разные стороны, напоминая кровеносную систему ископаемого чудовища. Артерии труб и шланги вен соединяются между собой металлической арматурой и железными дверями.

Мне нравится представлять, что это место дышит вместе со мной. Даже сейчас я чувствую живую энергию в бетоне, изрисованном отцовской рукой. Я останавливаюсь около вбитых в стену стальных скобок, заменяющих лестницу и смотрю наверх. Канализационный коллектор имеет выход на неоживленный тупик торгового сектора. Прямо между двумя башнями. На нас никто не обратит внимание, решив, что мы парочка влюбленных, спешащих уединиться в безлюдном месте.

Я надеюсь на это.

Но все решает случай.

– Отвернись, я переоденусь, - приказываю я.

Данте громко хмыкает, но всё-таки отворачивается к стене.

Я быстро стягиваю с себя толстовку и брюки. Сейчас меня мало не заботит, что они падают в пыль, и что мне придется повозиться, прежде чем отстирать грязь. Всё это сразу отходит на второй план. Даже холод, касающийся моей обнаженной кожи.

Я осторожно вынимаю из сумки одежду совершенного. Таращусь на ткань, как священник на икону, решающий совершить паломничество и не знающий, чем это для него обернется. Помедлив, я все-таки надеваю на себя белоснежный костюм, моя рука по цвету сливается с ним и я прячу руки в перчатки. Последняя частичка меня настоящей исчезает. Переобувавшись в начищенные туфли, я в последний раз поправляю парик.