— Вот и похоронили меня мои родители. При живой-то дочери сиротами остались… — Слезы опять закапали из ее глаз, и она, подавив не то крик, не то стон, отвернулась: — Считать умершей, наверно, легче, чем видеть ее, батрачкой. Эх!.. — Майя выбежала из комнаты.

Адвокат и купец долго молчали, избегая смотреть друг другу в глаза. Неподдельные слезы Майи тронули их. Когда лгут, так не плачут.

— Я отказываюсь что-либо понимать, — первым заговорил Иван Семенович. — Не может быть, чтобы женщина, в которой так много нежности, обаяние, так бессовестно обманывала. И вместе с тем…

— Если верить ей, она тайно ушла из дому и не подавала о себе никаких вестей. Родные вполне могли считать ее умершей. Но в бумаге сказано, что дочь Харатаева похоронена на родине. Похоронена!.. Надо расспросить у Федора. Я его послал на озеро делать засадку на уток. Он вот-вот должен вернуться.

Федора встретили во дворе. Батрак узнал Иван Семеновича и еще издали приветливо ему заулыбался. Он его помнил еще с тех пор, когда до женитьбы жил у Иннокентия.

— Это верно, что жена твоя — родная дочь Харатаева? — Без предисловий спросил Иван Семенович. — Семена Ивановича Харатаева, головы Средневилюйского улуса?

— Да, — обычным голосом ответил Федор, — дочь головы Харатаева А что?

Это было сказано так, что Иван Семенович растерялся.

— Нет-нет… Ничего. Я просто спросил. — Адвокат повернулся и отошел, оставив Федора в покое.

Хозяин и гость долго стояли во дворе и о чем-то совещались шепотом.

У Майи и Федора было намерение в эту весну получить у Иннокентия расчет, забрать у него заработанный скот и зажить самостоятельно. Но Иван Семенович расстроил их планы. Уехал он каким-то молчаливым, сильно озадаченным и опять увез векселя, пообещав скоро вернуться. Майя уговорила Федора выждать, оставшись у Иннокентия еще на год.

Хозяин очень обрадовался этому — такого работника, как Федор, еще поискать: честный, сообразительный, во всем можно на него положиться. И дома порядок и чистота — Майя оказалась хорошей хозяйкой.

Лето промелькнуло незаметно. Как-то сразу пришла снежная осень, река и озера покрылись толстым льдом. Как только установилась санная дорога, Иннокентий не замедлил поспать Федора с грузами, и Майя опять осталась с Семенчиком коротать в тоске и тревоге дни и ночи. Она вела хозяйство, ухаживала за больной Харитиной, встречала и провожала гостей и ночлежников.

Иван Семенович тоже не сидел на месте. По первой же санной дороге он поехал в Средневилюйский улус, чтобы встретиться с головой Харатаевым и навести справки о его дочери.

Добрался он до Хампы на пятые сутки, под вечер. В улусной управе никого не было — все уже, видимо, разошлись по домам.

Надо было позаботиться о ночлеге. Иван Семенович зашел в дом, стоящий рядом с управой, чтобы попроситься на ночь.

В доме стоял полумрак. Дрова в камельке прогорели, огня не было, мерцали только красные угли. У печки, зябко поеживаясь, стояла старуха. Услышав скрип двери, она обернулась и спросила:

— Кто там?..

Иван Семенович поздоровался и сказал, что человек он не здешний, приехал к улусному голове по делам.

— Издалека едете?.. Из Якутска? О, далеко!.. — Во рту старухи торчали два больших пожелтевших зуба, делающие ее лицо каким-то неприветливым. — Что же привело вас в наши далекие края? К голове, говорите? — Старуха горестно покачала головой: — Уехал, горемычный, домой. Только что был тут. Вы, наверно, разминулись. Слыхал небось, какое несчастье у него? — Из груди старухи вырвался тяжелый вздох. — Была-то у него одна-единственная дочь, красавица, каких мало. Уже так он ее любил да лелеял, пылинке не давал упасть…

— И что с дочерью? — не утерпел Иван Семенович.

— Пропала…

— Умерла?

Старуха отрицательно завертела головой:

— Старцы своим ясновидящим оком видели, как она повесилась на дереве, потом упала в реку и ее унесло водой… С тех пор и пошло… Что же я заболталась, — спохватилась старуха, — мне ведь надо коров в хотон загонять. — Она торопливо надела поношенную шубенку, подвязала голову серой шалью и вышла во двор.

Иван Семенович был раздосадован, что старуха оборвала свой рассказ. В печке, на раскаленных углях, стоял чайник. Когда он вскипел, гость, видя, что в доме нет никого, вытащил из печки чайник и поставил на шесток.

Старуха вернулась не скоро. Она показалась из-за печи, сняла шубу, повесила шаль на вешалку и засуетилась, разливая чай. У якутов такой обычай — пришедшего с холода человека полагайся согреть горячим чаем и развлечь приятной беседой.

— Ну что было потом? — напомнил Иван Семенович о прерванном разговоре, принимая от хозяйки чашку с чаем.

— О-о-о, и не спрашивайте! Страшно даже рассказывать на ночь глядя… Его дочь превратилась в оборотня… Приезжали камланить три шамана. Они пожертвовали кобылицу и прогнали оборотня. С тех пор она не появляется…