— Ну-ну, не плачь… Возможно, поеду…

— Может, она там голодна и холодна, ждет не дождется от нас помощи… Все во сне ее вижу…

Вернувшись из Хампы, Иван Семенович переночевал в Якутске и поехал в Кильдемцы к купцу Иннокентию.

Майя и на этот раз не стала первой ни о чем у него спрашивать, а хозяин тут же затащил гостя в заднюю комнату и, уставившись на него большими круглыми глазами, спросил:

— Ну как?..

— Ох, надула она нас, — зашипел гость, яростно глядя на дверь. — Ваша батрачка такая дочь Харатаева, как я китайский император!

— Что ты говоришь?.. Значит, солгала! — У Иннокентия был вид человека, на глазах которого рушится мир.

Кто-то въехал во двор. Слышно было, как зафыркали лошади. Иван Семенович первым посмотрел в окно и увидел сани с высоким крутым козырьком — на таких санях ездят люди с большим достатком. С саней слез важный старик, весь белый от инея, особенно борода, брови, высокий воротник шубы. Приезжий повернулся к окну, и лицо его показалось Ивану Семеновичу знакомым…

Тут же из сарая показалась Майя — она несла дрова. Вдруг поленья посыпались из ее рук в снег, а сама она осталась стоять на месте, точно приросла. Потом тихонько-тихонько пошла, не сводя глаз с приезжего; вдруг сорвалась и побежала, не разбирая дороги, обхватила старика руками, смеясь и плача.

— Кто это? — спросил Иннокентий, наблюдая эту картину.

Иван Семенович повернул к Иннокентию страшно удивленнее лицо и выдохнул.

— Харатаев…

Иннокентий выбежал во двор встретить важного гостя. Приезжий сдержанно ответил на поклон хозяина и пошел вслед за Майей в дом. Иннокентий взял коня за повод, привязал его к коновязи, принес свежего сена.

Когда Иннокентий вернулся в дом, гость снимал с себя шубу.

— Одежду вешай сюда, отец, — громко сказала Майя. Щеки Майи горели румянцем, глаза блестели. Точно таким становилось ее лицо, когда приезжал Федор.

«Отец». Иван Семенович не ослышался, она сказала: «Отец». Адвокат присел на стул, вынул платок и помахал им перед лицом. На него вдруг навалилась страшная усталость, он даже глаза зажмурил. Потом все тело охватила истома, и ему захотелось прилечь.

Семен Харатаев, не обращая внимания на Иннокентия, подошел к Майе, взял ее за руки, выше локтей и, моргая глазами, заговорил:

— Ну вот и свиделись, доченька моя, комочек моего сердца. А шаманы — все обманщики и надувалы. Они такое мне накамлали!.. А ну их!.. — Старик распростер руки, как делал когда-то давно, когда Майя еще только училась ходить, схватил ее, поднял и стал целовать.

Семенчик, который выполз на четвереньках из другой комнаты, увидев маму в объятиях незнакомого старика, громко заплакал.

— Семенчик, деточка, это твой дедушка, твой дедушка приехал! — Майя взяла его на руки. — Поздоровайся с дедушкой!

По лицу Харатаева пробежала тень, но тут же исчезла. Губы его скривились в плаксивую улыбку, как бывает у человека, который чем-то сильно растроган, но старается это скрыть:

— Мой внук? — Старик протянул руки, зовя мальчика к себе.

Пугливый Семенчик опять заплакал.

«Уж не снится ли мне? — подумал Иван Семенович и ущипнул себя за ногу… — Ну-ка, что ты теперь скажешь, господин мировой судья?.. А старик Харатаев тоже фрукт, несколько дней назад прослезился перед ним, вспомнив об якобы умершей дочери, и даже оскорбился, что ему напоминают о женщине, которая живет где-то в Кильдемцах и называет его своим отцом. А когда приехал, сразу признал…»

Майя посадила на пол Семенчика, он опять заплакал. Иннокентий не любил, когда Семенчик плакал, — он почему-то вспоминал тогда своих умерших детей, — и вышел в другую комнату.

— Дедушка, возьми его на руки, подержи, а я пойду обед приготовлю, — сказала Майя и вышла.

Харатаев попытался взять внука на руки. Семенчик громко заплакал.

Вошел Иннокентий и взял малыша на руки. Он сразу умолк.

— У нас своих детей нет, поэтому мы любим его, как родного, — сказал купец.

За обедом все молчали. Тишина была какая-то неловкая, но Майя не замечала ее, сидела, прижимая к себе Семенчика, и не сводила глаз с отца.

После обеда Иннокентий пошел в магазин, а Майя стала убирать посуду. Когда Иван Семенович вышел во двор покормить лошадь, Харатаев спросил у дочери:

— А где же мой зять?

— Федор скоро придет. Он поехал за сеном.

— Федор, говоришь? — помолчав, переспросил Харатаев. — Тот самый, который назвался сыном купца Гаврильева?

— Тот самый. Но он никакой не купец. Он обыкновенный человек, как все.

— Ты тоже теперь, как все. Вижу, прислуживаешь.

— Мы с Федором люди бедные. Приходится служить.