— Я? — удивлённо спросила Анна, оторвавшись от омлета с колбасками. Я сразу приметил, что ест она немного, но старается заказывать как можно более разнообразные блюда. Она словно пытается заполнить брешь в своей жизни. Это и немудрено. Я знал, что в институте благородных девиц их держали чуть ли не на воде и чёрном хлебе, а уж вороватые повара вовсе доводили скудность меню до абсолютизма.

— Вы! — слегка повысил я голос. — Вас учили быть гувернантками, экономками и воспитателями. Технические предметы преподавали хуже, чем гимназистам.

Все сникли. Ольга, обиженная моим холодным отношением к ней, Анна — сравнением с глупой кокеткой, а Настя просто нагоняем за бестолковость, впрочем, она не сильно то и поняла, на что я сердился. Да уж, вывести девушку из деревни куда проще, чем деревню из девушки. Учить, учить и учить. И обязательно полюбопытствовать, умеет ли эта рыжая ведьмочка проклятия творить, а то поймаю порчу и буду думать, чего это я такой невезучий.

— Ладно! — произнёс я, вставая из-за стола, — пойду жалование на вас получать в казначействе!

Юная целительница сразу оживилась, радостно заблестев глазами, Кукушкина словно и не услышала, продолжая ковыряться вилкой в омлете с грустным взором, а моя, так сказать, жена кисло улыбнулась.

Перед тем как выйти, я взял с камина колоду игральных карт, вытащил несколько, сложив веером и обратив рубашкой к провидице.

— Анна Дмитриевна. Анна!

Девушка вздрогнула и подняла взгляд на меня. Помнится, именно в рассеянном состоянии провидцы лучше всего видят сокрытое.

— Это какая? — спросил я, дотронувшись до шестёрки пик.

— Чёрная.

— Точнее не можете?

— Извините, Евгений Тимофеевич, нет.

— Эта, — прикоснулся я к девятке бубей.

— Не вижу.

— Соберитесь, — ласково промолвил я, а потом достал валета пик.

— Пшеничная.

— Почему? — опешил я, уставившись на карту. Я совершенно не улавливал ни логики, ни иной связи.

Девушка тоскливо пожала плечами.

— Ладно, пусть будет по-вашему. А эта?

— Шотландия.

Я несколько раз пощёлкал пальцем ногтём по тузу бубей, а потом достал даму червей.

— Белое полусладкое, — произнесла Анна, не дожидаясь вопроса, а потом добавила: — Простите. Плохая из меня провидица. Такая же плохая, как и гувернантка.

Я вздохнул и поднял десятку крести. Девушка в самом деле устала и специально произнесла глупости, чтоб отвязаться от меня побыстрее. Я уже хотел положить карты на место, но девушка вдруг подавилась испуганным вздохом, а потом закатила глаза и рухнула со стула на пол, загремев серебряной посудой и разбив фарфоровую тарелку. Недоеденный омлет теперь казался кухонной тряпочкой, а не едой.

— Анна? Анна! — вырвалось у меня, и я бросился к Кукушкиной. Все повскакивали с мест, а на мой крик в двери вбежали дневальный и кухарка Маша. — Нашатыря! — заорал я ещё громче, дотронувшись до тонкой шеи с просвечивающими через бледную кожу венами в поисках пульса. Живая. Это хорошо.

— Вот нашатырная соль, — подбежала испуганная Машенька. Я выхватил коробочку из ее рук, открыл и поднёс к лицу Анны. Девушка сморщилась, застонала, а потом дёрнулась, развернувшись лицом вниз, и изогнулась. Ее вырвало.

— Да что же это? — раздался растерянный голос Ольги.

Я не ответил, лишь подхватил тонкую девицу на руки и понёс в ее комнату. Под ногами хрустнули фарфоровые обломки, и чавкнул омлет.

Анна была не тяжёлой, посему я быстро взбежал наверх, где горничная открыла дверь, и положил девушку на кровать. В дверном проёме собрались все сочувствующие. Они охали, качали головами и тихо перешёптывались. Я ещё раз посмотрел на бледную Кукушкину и вышел в коридор.

— Ольга Ивановна, присмотрите, пожалуйста, за ней.

— Хорошо, — ответила женщина. Она приподняла руку, намереваясь дотронуться до моей руки, но потом остановилась. — Может, хотя бы просто Ольга? Без отчества. Пусть не Оленька, как раньше, но и не официальным тоном.

— Не сейчас, — произнёс я, а потом быстрым шагом направился в операторскую, стараясь, чтоб это не казалось бегством. Причём я сам не знал, это было бегство от неё или самого себя. А в операторскую нужно было обязательно заскочить, прежде чем убыть по делам.

Набитая лампами, гудящими в своих свитых из проводов гнёздах, комната с плотно задёрнутыми черными портьерами встретила меня полусонным дежурным. Тот услышал скрипнувшую дверь и тут же выпрямился, таращась на меня, как сова в полдень.