Следовало его выдрать, но после утренних неприятностей с Анной и Ольгой я был слегка растерян.

— Не спи, замёрзнешь, — буркнул я, и направился к двери. Уже у выхода меня остановил короткий писк, раздавшийся из аппаратуры. Он был похож на сигнал пробоя, но куда короче, почти без начальных тонов и исчез почти мгновенно.

— Что это? — спросил я, вернувшись к круглому бледно-зелёному блюдцу экрана и опершись руками на край стола. Дежурный рассеянно почесал висок прежде, чем заговорить.

— Помехи, — протянул он.

— А если нет? — скрипнув зубами, спросил я, глядя при этом в кинескоп.

— Они пять-шесть раз в неделю бывают. И никаких потереяшек нет. Никого не ловили. Никого не видели. Я наших обзванивал и в Томске, и в Екатеринбурге, там тоже тишина. Это просто помехи.

— Где показывало? — зло спросил я, потянувшись за картой.

— Вот тут что-то мелькнуло, — ткнул Иван пальцем в выпуклый зеленоватый экран.

Я приложил мятый лист к стеклу, вычитывая названия. Если дежурный правильно показывает, то это у химического завода, где аммиак делают для рефрижераторов. Обязательно сделаю крюк и посмотрю. Пусть лучше совесть будет спокойная, чем пропущенный пробой. Если никого не найду, то, значит, в самом деле помехи.

Вот только идти пешком придётся. Ничего, ходить полезно.

С такими мыслями я вышел из операторской и направился к выходу. Пальто, шляпа и трость ещё с завтрака ожидали меня на стойке дневального. День выдался прохладный, хотя по приметам обещается потепление.

Идти пришлось долго, а путь нужно было срезать через дворы и проулки между одноэтажных домов, чтоб потом идти вдоль блестящего полированным железом трамвайного пути с торчащей между шпал чахлой травой ещё три километра. Один трамвайчик долго и истерично звенел мне, требуя уйти с дороги. Его кондуктор, злой как чёрт, запертый в табакерке, беззвучно ругался на меня сквозь стекло, мол, шатаются всякие уроды. А пассажиры лишь лениво рассматривали. Какое им дело до какого-то прохожего. Я ограничился недовольным взглядом, а потом нырнул в прогалину в зарослях клёна, убираясь прочь. Тем более что сложенные из потемневшего от времени кирпича здания, были именно в том направлении.

Завод встретил меня глухим забором с многочисленными заплатами из разносортного кирпича. Тыльная сторона, однако. И обходить придётся по кругу. Зайду, опрошу сторожей и работников.

Так думал я, направляясь вдоль забора и тщательно глядя под ноги, чтоб не вступить новыми блестящими ботинками в человеческое дерьмо. А оно здесь присутствовало, равно как и выцарапанные гвоздями на кирпиче похабные словечки и рисунки.

Из-за забора доносились приглушенные голоса, тихое шипение газов и металлический звон, словно кто-то бил молотом по железяке. Под ногами хрустели сухие ветки и шуршали жухлые листья.

Нырнув в очередную прогалину в густых зарослях, я замер. Впереди отчётливо слышался стон. А ещё через десяток быстрых шагов предо мной оказался лежащий на земле мужчина в грязных одеждах. Его приспущенные штаны ясно давали понять, что он пришёл сюда справить нужду. Это был то ли работник, то ли бездомный. Но судя по небритому опухшему лицу — второе. И ещё я увидел кровь на руках и одежде. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у мужчины был прострелен живот. Лицо бродяги было бледное, как мел, и мокрое от испарины.

— Помогите. Холодно, — простонал он, и я наклонился к раненому, а потом осмотрел рану, отвернув грязный кафтан. Плохо дело. Пуля пробила верхнюю одежду и вошла в бок там, где была печень и, судя по месту попадания осталась где-то в кишечнике. Ни доктора, ни знахари не могли бы ему сейчас помочь. Мне только и оставалось, что взять его за руку и начать спрашивать.

— Кто это тебя? — отчётливо проговаривая слова, произнёс я, и поправил шнурок с деревянным нательным крестом, заметив, что мужчина ощупывает грудь трясущимися руками.

— Черт, — пошептал умирающий, сжав крестик в кулаке. А ещё я почувствовал сильный перегар от дешёвой пшенично водки и запах чеснока. — Черт, — продолжил мужчина, испуганно глядя на меня, да так, словно нечистая сила пугала его больше приближающейся смерти, — я по нужде, а он из воздуха вышел. Раз, и все.

— Черт? — осторожно переспросил я, обернувшись, а после встал и потянулся за револьвером. Но никого рядом не было. Лишь клёны, рябина и грязный забор.

— Не может человек из воздуха так. И выстрел. Тихий такой.

Раненый вцепился мне грязными пальцами в штанину, прошептал: «Черт», и обмяк. Я сглотнул, некоторое время ещё молча посидел рядом с умершим, а потом провёл ладонью по его лицу, закрывая остекленевшие глаза.

Мысли поскакали чехардой. Быстрый пробой, возникший из воздуха человек и труп. Они все связаны. Если отбросить все самое невероятное, то получается, что попаданец возник в месте, позволяющем спрятаться от излишнего внимания людей, а когда его заметили, то решил замести следы. Он мгновенно принял решение убить свидетеля. Только так и не иначе. Но получается, что те быстрые пробои не помехи. До шести в неделю, и не одного случайно пойманного потеряшки. Что же тут происходит? Срочно нужно к Бодрикову!