— Господин барон!

Я снова поглядел на верхний пролёт лестницы, ведущий к жилым комнатам. Пальцы стиснули перила в желании послать даже начальника, но все же, после нескольких секунд колебаний ноги всё же понесли меня вниз. Глаза при этом ещё раз пробежались по опавшей штукатурке, лопнувшему стеклу и небольшой трещины вдоль стены. Впрочем, вряд ли серьёзной. Скорее всего, на ладан дышащая штукатурка отошла. Дом крепкий, даже такой толчок не сможет его обрушить. Нужно нечто более серьёзное, нежели сейчас.

Подойдя к стойке дневального, я нехотя вырвал у того из протянутой руки трубку и приложил к уху.

— Тернский у аппарата.

— Женя, — тут же заговорил прибор голосом Бодрикова, — у вас все в целости и сохранности?

— Если не считать инспекции, то да, — ответил я, не решившись больному барону докладывать о ситуации с толстым ревизором.

— Инспекции? — переспросил Бодриков. — У нас не должно быть никакой инспекции.

Я глянул в сторону двери в обеденный зал, немного пожевав губу. Инспекции не должно быть, но все же она тут. Занятно.

— Они с конвертами. Все опечатано казёнными печатями официальных должностных лиц. И предписание имеется, и удостоверения подлинные.

— Ладно, потом разберёмся, — произнёс барон. — Мне уже радиограммы пришли. Все спрашивают, требуют немедленных ответов. Я знаю только, что телефонная линия на западное направление оборвана, а пробой фиксировали даже в Томске и Тобольске. Значит, слушай меня, ты должен стать моими глазами. Незамедлительно отправляйся по окрестностям, выясни, что произошло. Доклад так же должен быть незамедлительным. Ты понял?

— Да, — буркнул я, положив трубку и снова направившись наверх. На этот раз никто не помешал моему восхождению. После толчка писк от приборов, слышный до этого по всем особняку, сменился писком тишины в ушах и лёгким скрипом половых досок под ногами. До наших апартаментов дошёл в тяжелейшем состоянии духа. Дверь была слегка приоткрыта, отчего виднелась небольшая щель, и опять же тишина.

Смазанные петли ни капельки не скрипнули, когда я потянул за ручку, а глазам открылся вид укрытой одеялом Ольги, мерно сопящей в глубоком сне, горничной Даши, сидящей подле неё с полотенцем в руках, и Сашки. Наш балагур уселся на табурет, прислонился спиной к дальней стенке и тоже спал, открыв рот, как малое дитя.

— Как она? — тихо спросил я, подойдя поближе.

— Жар у неё. Бредила. Вас звала, пребывая не в сознании, — ответила горничная.

— Попыток самоубийство не было?

— Нет, ваше высокоблагородие. Только жар. Она словно борется с недугом.

Я кивнул, а потом сделал ещё пару шагов и, склонившись над кроватью, поцеловал супругу в щеку.

— Не сдавайся.

— Ваш высокоробродь, — раздался из щели в приоткрытой двери тихий голос дневального. — Вас ревизоры требуют. Этот жив оказался. Они его водой отпоили как-то там, понятно. Ну, жив он.

— Понял, — с облегчением буркнул я, а потом вышел из комнаты и направился к лестнице. Только сейчас пришло осознание, что руки до сих пор стискивают загадочный клинок, оставлявший сияющие волны в воздухе. Однако спустившись, я подхватил шляпу, трость и пальто.

— Вызови часового, — приказал я дневальному, который успел сбежать по лестнице быстрее меня и занял полагающееся ему место.

Минуту спустя в дверь вбежал боец в серой шинели и винтовкой на плече. Он молодцевато щёлкнул каблуками юфтевых сапог и замер по стойке смирно. Я поманил его пальцем, а сам вошёл в обеденный зал. Толстый ревизор, держась за грудь, хрипло дышал. Он взгромоздился на кресло и сидел там весь бледный и в испарине, словно чудом избежал смерти. Впрочем, так оно и было.

— Господа, — громко произнёс я, — до выяснения обстоятельств столь загадочного происшествия, я не рекомендую вам покидать это помещение. Для вашего же блага вас будет охранять часовой.

— Вы себе много позволяете, — надменно произнёс отставной вояка, взяв на себя роль старшего.

— Это для вашего же блага. Выпить и поесть вам будет предоставлено, — с нажимом повторил я, а потом поманил рукой, подзывая стоящую у камина Аннушку, и вышел.

Та сменила хмурое состояние на немного растерянное, но заметив мой жест, ловко выскочила из зала.

— Ну, — обратился тем временем я к сидящей на крыльце зарёванной Настеньке, — ты так и будешь заниматься самобичеванием, или все же осознаешь, что произошедшее — лишь глупая случайность и нелепое совпадение?

— Это не совпадение, — прошептала юная ведьмочка, вскакивая со ступеней и одёргивая подол длинного черно-белого платья.

— Он живой, так что без разницы, — буркнул я.

— Живой? — просияла Настя, подняв голову и поправив выбившуюся из причёски чёлку. В неё словно вдохнули жизнь. А я улыбнулся. Она пока ещё девица-подросток и смена чувств и настроения для неё явление одного мгновения. Вот она прыгает босиком по лужайке, а через секунду уже печалится и ревёт в три ручья о том, что она некрасивая или непутёвая. Спустя минутку опять прыгает по траве с ещё большим остервенением, словно пытаясь наверстать те мгновения, что была в тоске.