Я же, повернув голову, встретилась взглядом с прислонившимся плечом к дверному косяку мужчиной.

— Нашли что-нибудь? — он был спокоен и собран.

— Пока ничего…

— Это всё вы виноваты, — оттолкнувшись, он медленно направился ко мне, — если бы не вы со своим расследованием, то с ней бы ничего не случилось!

— Вы так думаете? — способность других винить всех, кроме себя, удивляла вновь и вновь.

— Конечно! Если бы вы не влезли и не арестовали меня, то я был бы дома. Всё было бы идеально, мы бы жили так, как раньше…

Его решительный взгляд наталкивал на мысль, что так оно могло быть… но, к сожалению, он изучал тюремную камеру.

— Она такая хрупкая, и что бы с ней ни случилось, вы в этом виноваты!

Алекса Шорс

Кап-кап-кап…

Вот уже неделю срывающиеся с потолка звонкие капли были единственным моим развлечением, спасательным кругом, за который цеплялся разум. Я с трудом помнила, как меня бросили на холодные каменные плиты и с грохотом закрыли тяжёлую дверь. Память стремилась меня защитить, стирая травмирующие воспоминания.

Кто меня похитил? Зачем?

Я помню, как, придя в себя, рыдала и билась в истерике, поняв, что осталась одна взаперти в тёмном сыром подвале без окон с единственной закрытой дверью без возможности связаться с внешним миром. Моя сумочка и недавно купленные артефакты остались у неизвестного, запершего меня.

Я была одна в кромешной темноте.

Порой мне слышался тихий скрежет, казалось, что это крысы бегут сюда, чтобы обглодать мои косточки. Тогда сердце заходилось в бешенном ритме, а кровь стыла в жилах от страха.

Я кусала губы и грызла оббитые ногти, не контролируя порывы испуганного тела, вздрагивая от каждого подозрительного шума, которыми полнится темнота.

Но самое страшное было то, что обо мне, казалось, почти забыли…

После того, как я пришла в себя в первый раз в этом подвале, прошло двое суток, прежде чем мне принесли воды, еды и маленький огарок свечи. Я тогда забылась беспокойным сном, а когда разлепила опухшие от рыданий веки, то с трудом поверила своим глазам.

Свет. Блеклый свет… Заманчивый кусок хлеба и чистая вода.

Я жадно глотала большими глотками живительную влагу. Тогда я ещё брезговала ловить капли тухлой воды, что сочилась с потолка в углубление у стены, а потому была обезвожена. Губы иссохли и потрескались. Казалось, что каждый вздох обдирал горло как наждачная бумага.

Тогда я сглупила, выпив всю воду за раз. Хорошо, что ума хватило растянуть кусок хлеба.

В следующий раз я была умнее. Правда, и жажды такой не было. Я стала ловить капли, что падали с потолка, и слизывать их с ладони, стараясь не думать, сколько грязи попадает в организм.

Со временем я на ощупь изучила свой тёмный подвал. Пятнадцать шагов в одну сторону и десять в другую. Стены же в высоту были в пятнадцать больших плит, — это уже насчитала при тусклом свете свечи.

За это время мне трижды приносили еду, но я ни разу не видела приходившего. В последний раз расщедрились на кашу и зелёное кислое яблоко. Сок, брызнувший мне в рот, стоило сжаться зубам, ещё никогда не был для меня так сладок… Как только я прикрыла веки, съев его, рот тут же наполнился слюнями, а желудок протяжно застонал, желая получить добавку.

Я теряла силы. Чувствовала это, когда, не желая сдаваться, в очередной раз вставала и, пошатываясь, обходила комнату, ища тайные ходы, как в дрянных книжках. Увы, не находила и, с трудом удержав при себе крупицы надежды, падала в самый сухой угол комнаты.

— Зачем я только злилась на Рохана? — мой хриплый голос, словно карканье ворона, разносился в темноте. — Подумаешь, морок… ерунда… от розовых очков ещё никто не умирал. Был бы любимый рядом…

Сейчас все мои обиды казались такой глупостью; я бы всё отдала, чтобы вновь оказаться в его объятиях. Чтобы, уткнувшись носом в его шею, вдыхать запах его кожи и пьянеть от него, чтобы чувствовать, как уверенно бьётся под ладонью мощное сердце, ощущать на себе его снисходительно-насмешливый взгляд…

Свернувшись в позе эмбриона, я старалась хоть как-нибудь согреть замерзающее тело. Сил на растирание давно не осталось. Как и сил, чтобы здраво мыслить. Лицо Рохана постоянно плыло перед глазами, выдёргивая меня из безумия, что постепенно зарождалось во мне.

Вдруг тяжёлые шаги, разнёсшиеся по лестнице, заставили меня подобраться и сжаться в комок. Наконец узнаю, зачем я здесь.

Загремел старый засов, дверь скрипнула… но не открылась.

Мне казалось, что я вовсе перестала дышать, в то время как сердце испуганной птицей билось в груди. Я ждала… И похититель тоже. Через несколько минут шаги раздались вновь, только теперь они удалялись.