Что бы это значило?

С трудом поборов страх, я встала, опираясь на стену, и медленно двинулась к двери. Толкнув её, облизнула пересохшие губы, не решаясь сделать шаг из своего подземелья.

Это была чья-то гнусная игра. И что бы я сейчас ни сделала, я последую чьему-то коварному плану. Никто не хочет быть пешкой, но порой выбора-то и нет. Потому, занеся ногу над порогом, наконец, сделала шаг.

Лестница была узкой, вдвоём здесь не разминуться.

Я облокачивалась на обе холодные стены, поднимаясь, что было к лучшему, ведь я постоянно пошатывалась, ища руками опору. Холодный гладкий камень скользил под ладонями, а вдали маячил тусклый свет.

От того, что я долго просидела в подвале в кромешной темноте, мои глаза отказывались мне верно служить. Всё плыло и двоилось. А ноги то и дело запинались.

Мне было страшно, что это всё иллюзия, и я на самом деле тихо схожу с ума в одиночестве под мерный звук падающих капель, но я гнала эту пугающую мысль и упрямо шла к свету.

Надежда — единственное, что мне оставалось. Если я её потеряю, это будет равносильно тому, что я сдалась и смирилась, готовая принять уготованную мне участь.

Поднявшись, осмотрелась. Я была в коридоре. С одного его конца меня ждало высокое окно, занавешенное решёткой, а с другой стороны свет горел ярче, зазывая в распахнутые двери.

Сглотнув, я сделала шаг в сторону света. У меня не было достаточно сил, чтобы испытывать удачу с окном. Вряд ли мне поддастся решётка… а встретиться со своим похитителем я хотела лицом к лицу, а не валяясь ненужной куклой на полу.

Ноги как будто налились свинцом, и каждый шаг давался с трудом, словно меня что-то тянуло обратно. Но я понимала, что это страх владеет моим телом.

Я с дрожью в руках заглядывала в небольшую комнату, хватаясь ладонями за косяк для надёжности. Гостиная была небольшой, но тёплой, уютной и пустой. В камине ярко пылал огонь, маня обещанием обогреть. И, увы, у меня не было сил противиться. Подойдя близко к камину, я почувствовала, как блаженное тепло поползло верх по ногам; вроде и сезон ещё жаркий, а на каменном полу отнюдь не тепло. Мне казалось, что я вымерзла до самых костей. Пошатнувшись, крепче ухватилась за старую полку над камином; не хватало ещё по собственной глупости обгореть.

Громкие шаги за спиной заставили меня замереть. Сил бежать и прятаться не было, да и глупо это. Кто бы это ни был, он сам открыл подвал.

Сердце бешено колотилось в груди, а мужские тяжёлые шаги, казалось, навечно вбивались в подкорку мозга. Я боялась повернуть голову и взглянуть страху в глаза, концентрируясь на тонких пальцах, что с силой сжимали мрамор. Костяшки побелели от напряжения, а перед глазами постепенно начало двоиться.

Тот, кто вошёл в комнату, уверенно сел в кресло. Я слышала, как шуршит ткань и расстёгивается пуговица, как мягкая седушка прогибается, принимая тело.

Облизнув пересохшие губы, я с усилием оторвала пальцы и медленно повернулась.

— Не понимаю, — хрипло прошептала я, — зачем?

Голос после длительного молчания был скрипуч, словно сухое дерево на ветру.

— Что именно? — скучающе протянул он.

— Зачем я здесь? — вновь повторила.

Мужчина нервно дёрнул уголком губ и зло прищурил взгляд.

— А зачем ты полезла не в своё дело?! — рыкнул он. — Жила бы себе мирно со своим муженьком, так нет… Шэлла оказалась болтливой ящерицей, и ты не лучше. Лезешь везде, суёшь свой нос… — мужчина говорил тягуче, неспешно, словно у нас впереди была целая вечность. Вот только глаза его были, словно бездна. В них читался страшный приговор. — Из-за тебя теперь меня ищут… Это непростительно, — он плавным движением поднялся и медленно двинулся ко мне.

— Ваши люди следили за мной, — то ли вопросительно, то ли утвердительно прошептала я.

— Заметила-таки, — мягко улыбнулся он, протягивая ко мне руку.

Я была не в силах отшатнуться, поэтому завороженно следила за её приближением.

— З-зачем?

— Люблю, когда всё под контролем. Знаешь, мне даже почти жаль тебя убивать.

— Убивать?.. — ошарашенно выдохнула я.

— А ты как хотела? Вначале я думал просто сгноить тебя в подвале, но решил быть милосердным.

— Милосердным? — мой мозг явно отказывался понимать происходящее или же решил милостиво отключиться, чтобы мне было не так страшно.

— Конечно. Ты сейчас поешь, а после я тебя убью.

— Как любезно с вашей стороны! — сарказм сочился в моём голосе.

— Рад, что ты оценила, — оскалился в улыбке мужчина, при этом его глаза оставались холодны, словно северное море.

— Можно было бы и не кормить…

— Можно, но я хочу послушать, что такого моя дорогая истинная наговорила тебе обо мне, что ты никак не могла угомониться.

— Ничего! — истерично выкрикнула я. — Ничего, что могло бы изобличить.

— Так что же ты лезла?!