— …Значит, у меня нет ничего серьезного? — Адам приложил руку к щеке, желая напомнить врачу о своем больном зубе.

— Ничего страшного, — сказал врач и тяжело поднялся, — у вас такие зубы, что можете смело жевать железо… Не бойтесь… Ничего не бойтесь…

Адам не понял, чего он не должен бояться.

Когда они вышли в большую комнату, Адам снова взглянул на детское фото, висевшее на стене.

— Эта фотография…

Врач не дал ему договорить.

— Вы видели ее? Это мой племянник, теперь ему столько же лет, сколько вам.

— А я думал… — Адам растерянно улыбнулся, — наверно, и я был в детстве таким.

— Дети похожи друг на друга, — ответил врач, доверительно коснулся раскрытой ладонью груди Адама, взглянул на него снизу и с лукавой улыбкой добавил: — А что потом с ними делается, уж не знаю!

Вдруг он увидел лежащую на пороге собаку:

— Ого?!

Адам страшно смутился.

— Не захотела ждать во дворе, — извиняющимся тоном проговорил он.

— Ну и что тут такого, что тут такого? Как она вымокла, бедняга!

— Встань, Курша! — крикнул Адам собаке.

Собака поднялась. Врач смело подошел к ней и погладил по голове.

— Какая она большая! — воскликнул он с детским восторгом.

Они вышли в переднюю. Врач открыл дверь.

— Большое спасибо, — пробормотал Адам.

— Если заболит, то не стесняйтесь, тут же ко мне. Но я думаю, что все будет хорошо.

— Большое спасибо…

— Заходите и просто так. Мы собираемся по субботам, играем в нарды, беседуем.

— Спасибо.

— Обязательно заходите.

В это время врача окликнула мать:

— Простудишься, заходи в дом!

— До свидания, — сказал врачу Адам.

— До свидания. Как там, темно?

— Ничего, я найду дорогу.

— В конце улицы должна быть лампочка. Оттуда начинается асфальт.

— Всего доброго!

— Заходите!

— Спасибо!

Адам не пошел туда, где светила лампочка, а сразу же свернул. Не признаваясь себе в этом, он знал, что идет к дому Тины. Прошла неделя, как он ее не видел, ни разу. А это было невыносимее любой зубной боли. Все он мог вытерпеть, все — только бы видеть Тину!

Сейчас он непременно должен увидеть ее. Вряд ли это возможно в столь поздний час. Но все же у него была какая-то надежда. Вдруг она случайно зайдет к соседям? Выйдет и увидит меня. Как всегда, ничего не скажет, только взглянет разок и уйдет… исчезнет. Если даже она остановится и заговорит со мной, что я могу ей сказать? Ничего… я и сам знаю, что поступаю глупо и нет у меня на это права, но что поделаешь! Разве и вчера я не стоял здесь? И позавчера? Всем уже глаза намозолил, а людям большего не надо, чтобы женщину очернить…

Затем он почувствовал, что бежит; ему казалось, что дождь не пускает его, преграждает ему путь, грубо ухватив его за рукав, тащит назад. Он сопротивлялся изо всех сил и бежал вперед.

Собака семенила за ним. Так, не сбавляя шагу, он добежал до дома Тины. Он вовремя опомнился, иначе мог налететь на калитку, выдать себя.

Он остановился и перевел дух. Взору его предстало нечто совсем неожиданное: калитка была распахнута. В глубине двора стоял грузовик, с которого сбрасывали дрова. Адам явственно слышал голос ее мужа. За двухэтажным кирпичным домом, как помнил Адам, находилась кладовка. В окне горел свет, и сердце подсказывало Адаму, что Тина непременно должна быть там.

Он осторожно прокрался во двор. Находившиеся во дворе не могли видеть его: они стояли на свету, а Адама скрывала тьма.

Адам пошел прямо к сарайчику. Он не думал, что делал, не думал, что могло это повлечь за собой: он ничего не понимал, ничего не чувствовал, он знал только одно — ему непременно нужно было повидать Тину.

Он приоткрыл дверь. Сперва он боялся, что ничего не увидит, но увидел все с поразительной ясностью: Тина, склонившись над тазом, стирала. Волосы у нее были распущены, рукава платья засучены выше локтя, а руки погружены в мыльную пену. Тут же, в углу, на керосинке стоял большой котел, в котором варилось белье.

На подоконнике единственного окна стояли засохшие цветы в глиняных горшках. Окно было завешено полотняной занавеской с ручной вышивкой. На стене висел календарь.

Хотя окно было приоткрыто, в комнате стоял запах мыла и вываривающегося белья.

Тина подняла голову и взглянула на Адама. Вначале она его не узнала или просто не разглядела. Затем лицо ее изменилось, она вынула руки из воды и вытерла их о передник, поправила распустившиеся волосы и неторопливо застегнула на груди пуговицу.