— Валериан дома? — спросил мужчина.

— Войдите!

— Я его брат!

Заза так обрадовался, будто встретился с самым любимым родственником. Он вбежал в комнату Валериана с криком:

— Уважаемый Валериан, ваш брат вернулся!

Уважаемый Валериан сидел в кресле и решал кроссворд.

— Что вы сказали?

— Ваш брат, брат вернулся!

— Что? — вскочил перепуганный Валериан. — Меня нет, меня нет, меня нет дома!

Он спрятался за высокой спинкой кресла. Заза окаменел. Когда он наконец сумел обернуться, он увидел, что брат Валериана стоит в дверях.

— Что с тобой, Валериан, — говорил он. — Я ведь забыл все, что было…

— Меня нет, меня нет, меня нет дома! — кричал Валериан, делая отрицательный жест рукой, торчащей над креслом.

Брат Валериана посмотрел на Зазу. Потом повернулся и ушел. И с тех пор больше не показывался.

— Кто знает, что еще может случиться, — оправдывался на следующий день Валериан, — кто знает. Меня лично все это не касается, и я прошу оставить меня в покое!

Жена Валериана была всегда одета во все черное. Днем Заза не слышал ее голоса. Зато ночью, когда все засыпали, она начинала плакать. Нет, не плач это был, а стон, протяжный вой, она выла, как раненая волчица. Проснувшись, Заза не мог заснуть всю ночь. Непоправимое горе и безутешное отчаяние слышались ему в голосе этой женщины.

Заза снял пальто и бросил его на стул. Быстро подойдя к столу, он взял спички — смертельно хотелось курить. Он закурил сигарету и выглянул в коридор.

Мужчина продолжал сидеть и клевать носом. Заслышав шаги Зазы, он поднял голову и улыбнулся ему как знакомому. Он был седенький, маленький, и по его костюму было видно, что он прибыл из провинции.

Словно догадавшись, почему Заза вышел в коридор, он заговорил:

— Эта несчастная женщина — моя двоюродная сестра… — Затем он открыл коробку «Казбека», вынул папиросу и закурил. — Кроме меня, о ней некому позаботиться…

Заза молча смотрел на него.

Мужчина стряхивал пепел в спичечный коробок.

— Вы удивляетесь, что я сижу здесь, да? — спросил он с улыбкой. — Это на самом деле странно.

Затем, заложив ногу за ногу, он очень твердо произнес:

— Я туда не войду! Я дал клятву не входить туда никогда. Вы, может, скажете, что покойнику надо простить? Нет, дорогой!.. Возвращайтесь к себе и ради бога извините, что я вас побеспокоил. Мне жаль эту бедную женщину, иначе…

Дверь в комнату, где лежал покойник, была открыта. В комнате горел свет. Гроб стоял на столе. Жена Валериана сидела у гроба. Локтями она упиралась в колени, а ладонями словно стремилась сдержать дрожь подбородка. Она сидела молча. Вот уже три ночи, как Заза не слышал ее плача.

— Идемте ко мне, отдохнете немного, — предложил Заза мужчине, — у меня места много.

— Не беспокойтесь, дорогой! Я привык так сидеть в поезде, ничего со мной не станется, Я очень вам благодарен, ступайте к себе, ступайте…

— Я покурю с вами.

— Буду очень рад.

Заза плечом прислонился к стене и посмотрел ка вдову — не слышит ли она их разговора. Но она ничего не слышала. Она сидела сгорбившись, локтями упираясь в колени.

— Бог отплатил Валериану — прикончил его как крота! Тридцать лет он сидел в своей норе и умер как крот. Жаль только женщину, женщину жаль, говорю…

Мужчина понизил голос и заговорщицки наклонился к Зазе. Заза невольно тоже подался к нему. Но тот вдруг резко выпрямился, очевидно, передумав, отвернулся И замолчал. Заза понял, что он не хочет открываться до конца, и не стал настаивать. Приезжий в крайнем смущении заерзал, стал что-то искать во внутреннем кармане. Он, по-видимому, чувствовал, что этого разговора либо не следовало затевать, либо надо было высказаться до конца.

Наступило неловкое молчание. Заза, извинившись, вернулся к себе в комнату. Неведомая печаль подступила к сердцу, может, оттого, что совсем рядом, в нескольких шагах, лежал покойник.

Безмолвие смерти излучает печаль, которая парализует, расслабляет, сковывает. Кажется, что в доме находится кто-то посторонний, невидимый и молчаливый. Ты не видишь его и не слышишь его голоса, но все же он здесь, рядом, и всем своим существом ты чувствуешь это. Сидит он себе в углу или ходит по комнате так бесшумно, словно обут в легкие домашние туфли. Вот си вошел в твою комнату и затаился в углу. Ты туда стараешься не смотреть, а если даже посмотришь, все равно ничего не увидишь, и все же тебе трудно, невыносимо трудно туда посмотреть. А он стоит и большими бесцветными глазами осматривает все: стулья, кровать, картины и фотографии, развешанные по стенам, и книги на полке. И все, на чем он останавливал свой взгляд, мгновенно теряло реальность, будто этой вещи никогда не было в комнате, и ты смотришь и удивляешься — откуда она здесь появилась, и мучительно вспоминаешь, глядя на пепельницу: кто же поставил ее сюда?

Заза присел на кровать и стал расшнуровывать ботинки. Внезапно он вскочил, подошел к книжной полке, достал томик стихотворений Галактиона Табидзе, перелистал его. Нет, здесь нет! Но где же тогда, куда я мог положить? Он достал другую книгу — Жана Барро, перелистал ее, но не нашел того, что искал. Он перебрал почти все книги. «Но я точно помню, что она где-то здесь!» Он заново торопливо перелистал все книги и снова ничего не нашел. Он подавлял в себе жгучее нетерпение и, словно пытаясь кого-то обмануть, прикрывался напускным безразличием. Он знал, что не заснет, пока не отыщет, не заснет и не успокоится. Книги валялись на стульях и на полу. И, глядя на них, Заза думал: «Что теперь делать, неужели я потерял?» Он упрекал себя, что доверился книгам, поскольку часто брал их с полки, и она могла выпасть… При этой мысли сердце его болезненно сжалось. Он опять взял Галактиона, медленно перелистал страницы и наконец увидел то, что искал, — фотография была на месте!