Люди поднимались в дом, пожимали руку Дзуку, уверенные, что искренне выражают сочувствие, ободряют убитого горем человека, отдают свой последний долг покойному, и, немного помешкав, спускались во двор и после недолгого разговора расходились по домам.

Все эти дни приходил Вамех к Дзуку и каждый день видел одно и то же, — во дворе ни на минуту не утихала суматоха. Приятели и соседи Дзуку с деловым видом носились по двору, спорили по поводу всяких пустяков, каждый старался главенствовать, отдавать приказания, все без причины раздражались и с такой бурлящей энергией готовились к поминкам, словно они имели решающее значение как для покойника, так и для его единственного друга, словно помимо поминок невозможно выразить свое горе и уважение к памяти погибшего, словно и вправду зазорно придать тело земле без непременной попойки. Возможно, что в свое время этот обряд был необходим, иначе он бы не возник, но сегодня в нем виделось что-то неестественное, неприятное, варварское. Это застолье, которое непременно сопровождает похороны, сейчас представлялось всем куда более важным, нежели то, что Таурия покинул этот мир, что его нет и никогда больше не будет. Измотанные люди с утра до вечера носились по городу в поисках вина, риса, фасоли, не задумываясь над трагедией Таурии, охваченные одним беспокойством — хватит ли провизии, чтобы накормить ораву соболезнующих. А горемычный Таурия лежал на столе посреди комнаты и не подозревал, сколько людей заняты его похоронами, сколько их носится, суетится и беспокоится, сколько времени и энергии расходуют эти люди, которые раньше, пока он был жив, ни разу не позаботились о нем, не знали, в чем он нуждается, да и кто он такой вообще… Безмерным было бы удивление Таурии, если бы он увидел, сколько людей считают себя его ближними.

В день похорон народ переполнил двор. От стен до забора протянулся брезентовый навес. Беспрерывно подходили все новые и новые люди. Весело беседующие женщины, едва войдя в калитку, внезапно, словно по чьему-то неприметному знаку, принимались кричать и причитать. Потом вся процессия направлялась в зал, где лежал покойник, обступали Дзуку, рыдая и голося еще пронзительней, и, наконец, успокоясь, с чувством выполненного долга спускались во двор, где специально поставленные люди приглашали всех под огромный брезентовый навес, натянутый над столами. И те, кто минуту назад убивались и рыдали, сейчас спокойно и смачно уминали фасоль и рис и степенно беседовали. Нельзя сказать, что никто из них не скорбел, не жалел Таурию, напротив, все были искренне огорчены, но печаль не отбивала аппетита и не мешала набивать брюхо.

Вамех стоял, все так же скрестив на груди руки, с грустью и огорчением наблюдая за происходящим.

Потом он вышел со двора и направился к кладбищу. Там не было ни души. Могильщики куда-то отошли, оставив готовую четырехугольную яму. Грустью веяло от стройных кипарисов. Огромная, оплетенная плющом липа замерла и оцепенела в таинственной тишине. Вамех опустился на чью-то могильную плиту. Внизу расстилалась долина, виднелся городок, железная дорога, шоссе, река и бесконечные нивы. Выше по косогору, на котором разбили кладбище, на обрывистой и неприступной вершине высилась старинная, крепкая еще, но заброшенная крепостная башня с обвалившимися зубцами, по преданию, резиденция одного из колхских царей. Плющом и мхом заросли ее стены, и на фоне лесистых хребтов она проступила где белой, а где зеленой, словно замаскированная неумелой рукой. Вамех сидел на надгробном камне и думал. Кто расскажет, какой вид открывался отсюда века назад? Дремучие леса были богаты зверем, болотный пар застилал низину. Жил здесь народ, совершенно отличный от современного, кутался в звериные шкуры, расписывал свое тело охрой, но уже умел ковать превосходную сталь и отменно владел ею. Иным был тогда мир, иными были стремления людей, иной была оценка всех явлений. Но какое значение имеет сегодня то, что было? Никакого. Что есть «было» для сегодняшнего дня? Ничто. Жил некий человек, был красив, счастлив, но что означает для нас это «жил»? Ничего, абсолютно ничего! Только то, что существовал он и нет его. Реально ли это «был» сегодня?

Вамех сидел на надгробной плите. Кто покоится под этим надгробием, сколько веков лежит под ним? Время стерло надпись на камне. Но там, в глубине, находятся останки того, кто некогда назывался человеком, ходил по земле, дышал, смотрел на мир, обладал своеобразным лицом и голосом, был личностью, по своей внутренней сущности единственной среди всего народонаселения земли, и думал о смерти, ибо он был человеком. Миллионы и миллионы лет существовала вселенная до его появления на свет. Но вот он родился, жил и умер. Он умер, и с момента его смерти прошел миг, потом еще один, пролетели минута, месяц, год… Обтесали это надгробие, высекли на нем надпись: кто лежит здесь, сколько лет было его жития. Пронеслись еще годы, течение времени и ненастье стачивали камень, смывая буквы, и сейчас никто не знает, кто покоится под этим камнем, мужчина или женщина, юноша или старик, злодей или святой… Прошли десятилетия, пролетят еще миллионы и миллиарды лет, бесконечно протянется время со дня его смерти, как бесконечно тянулось оно до дня его рождения, но этого человека не будет больше никогда и не будет ему места во вселенной. Вамех терялся в сомнениях — да существовал ли этот человек вообще? Не минутным ли миражом вспыхнул он в бесконечности мирозданья, потому что бесконечность времени поглотила краткое мгновение его жизни? Может быть, все странная иллюзия? Ведь и само понятие «время» так же приблизительно, как, например, «начало» и «конец»? Все условно, и темна истинная сущность явлений. Не существует предмета, который воочию являл бы себя со всех возможных точек зрения. Таков и человек. Что же в таком случае реально? Что есть действительность?..

Траурная музыка вторглась в раздумья Вамеха и вспугнула их. Похоронная процессия с гробом Таурии подходила к кладбищу, Вамех поднялся и пошел прочь. Идя между могилами, он подумал, что жизнь все-таки нечто иное. Главное — это человек, боль и горе человека. Человек — центр мироздания, — думал Вамех, — ему подчинено все, его разумом рождены все проблемы, которые он поставил и теперь старается решить. Невозможно, чтобы над ним довлело нечто более могущественное, чем он сам. Размышления о законах мироздания нужны человеку, чтобы понять свою роль и место в мире. Не отвлеченность, а земная, каждодневная жизнь человека волновала Вамеха, и ему захотелось облегчить ношу каждого. Жизнь — это действие, а не только размышление, — так теперь думал он.

Сентябрь напоминал раннюю зиму. Шли дни, а небо не переставало хмуриться. Беспросветные дожди и похолодание напугали всех, и разговоры шли только о погоде. Страда была на носу, а ненастью не предвиделось конца, и с трудом верилось, что удастся еще погреться на солнце. В последних числах сентября случилось наводнение, поля залило. Непогода угнетала, удивленные и озадаченные люди то и дело поглядывали на небо и не могли понять, надолго ли зарядили дожди, скоро ли разойдутся обложные тучи? Улицы опустели, редкие прохожие, спрятав головы в воротник, норовили побыстрее укрыться под крышей. Городок притих, словно вымер. На дневные сеансы в Дом культуры собиралась ребятня, вечерами же ни одна живая душа не заглядывала сюда.

Никаких происшествий не случилось за это время, лишь скончалась одна древняя старушка. Могучий ливень разразился в день ее похорон, и немногие родственники да двое-трое соседских мужчин — в плащах, с которых ручьями стекала вода, в резиновых сапогах, до голенищ заляпанных грязью, — провожали покойницу в последний путь. С могилой намучились — стоило копнуть, и яма тут же заполнялась водой. Поминки были скомканы. Мужчины прямо из-за стола завалились в духан и пили до ночи.

Что же еще случилось? Ничего примечательного. Дзуку готовился к сороковинам по Таурии. Те деньги, которые он был обязан уплатить за перебитую посуду, внес Вамех. Во всяком случае такой слух распространился по городку. Это известие дошло и до Дзуку, а как он поладил с Вамехом, никто не знал. Но однажды, когда дождь лил, словно из ведра, Дзуку и Вамех выпивали в вокзальном ресторане. С ними был и официант Гвачи, которого Дзуку беспричинно побил месяц тому назад. Все трое изрядно набрались, особенно Дзуку, но, в отличие от прежних попоек, на этот раз он не шумел, не веселился буйно.

Поезда привычно грохотали по рельсам, тоскливая картина открывалась из окон вагонов — сплошная пелена дождя и залитые водой поля. Понуро, словно виноватые, поникли густые деревья за вокзалом. На перроне не суетился, как прежде, народ, Антон и Мейра куда-то исчезли. Ясона в любое время можно было найти в Доме культуры, а Джемал, завершив практику, вернулся в Одессу. Алиса проводила его, они поцеловались и расстались с улыбкой. Через год после окончания института Джемал намеревался вернуться сюда и начать здесь службу. Алиса была горда и счастлива. Наконец-то нашелся мужчина, достойный ее любви и уважения! Многим придется поприкусить языки, когда она станет супругой врача. Никто в городке не сомневался, что дело клонится к свадьбе, все уже знали, что Джемал переговорил с доктором Коцией и тот обещал во всем посодействовать Джемалу, когда он получит диплом и приедет.