Медленно направилась она к дому. Ей было грустно. Свое огорчение она приписывала отъезду Джемала, и ей захотелось тут же написать ему, что она страшно скучает, хотя они расстались всего десять минут назад. Ей хотелось, чтобы Джемал сейчас почувствовал, как у нее опустились руки, когда его поезд скрылся вдали, как опостылел ей этот городишко, как страстно желает она изменить свою монотонную, тусклую жизнь, вечно безрадостную, в сто раз худшую, чем погода в нынешнем сентябре.

Все на свете имеет конец. Хорошее сменяется плохим, плохое — хорошим. Нескончаемого нет. В первых числах октября восточный ветер пришел на смену дождям, разогнал тяжелые тучи и подсушил землю, Сразу потеплело. Люди ободрились, снова ожили улицы, а к середине октября почва просохла и щедрая, благодатная осень вступила в свои права.

Ароматом молока и меда потянуло с полей. Золотыми нитями заткало солнце пространство между землей и небом. Быстрее заструился сок в жилах деревьев, и налились плоды. Запахом спелости пропитался прозрачный, как хрусталь, воздух. Золотистой осенней желтизной подернулись дали и смягчились краски земного простора. Люди двинулись на поля. Такой благодатью был преисполнен каждый день, что все ощутили перемену и в самих себе — небывалый прилив сил и радости переживал народ. А вечерами удовлетворение согревало сердца слаще первого любовного томления. Опадала пожелтевшая листва. Разнолистье пестрым ковром накрыло землю, и глазу была отрадна его красота, она заставляла забыть, что ты — свидетель последних дней этой прелести, что зимний холод медленно подбирается к ней, и эти прекрасные в своей предсмертной красе листья скоро истлеют и распадутся. Но пока еще торжествовала жизнь, переполняя человека желанным умиротворением. Душа искала любви, тепла и простора. От солнечного тепла мускулы наливались силой, и вольная песнь рвалась из груди. Гимн труду гремел в долинах, и величественное солнце не сводило взгляда со счастливой земли.

Солнце — наш отец. Солнце — творец жизни. Солнечные лучи — это душа, которая, слившись с землей, матерью нашей, рождает жизнь. Не потому ли поклонялись древние солнцу, радостными возгласами приветствуя утреннюю зарю?

Почти такую же языческую радость испытывал Вамех по утрам, когда просыпался и видел солнце, облекающее мир в радужные покровы. Каждое утро спешил Вамех на поля, над которыми из конца в конец развернулась безоблачная лазурь, успокаивающая и смягчающая душу, избавляющая от скорби и мучительных дум. Он испытывал радость при виде полей, в которых кипела страда, при виде бесконечных деревьев, размежевывающих нивы, зеленых еще или уже сбросивших летний наряд. В прогалинах между стволами открывалось бескрайнее пространство цвета спелой хурмы. Вамех радовался пению иволги, с отрадой наблюдая, как съезжаются сюда колхозники из ближайших деревень. Сейчас он сам был тоже крестьянином, убирал хлеба, и труд заставлял забывать о многом. Все здесь уже знали Вамеха и считали его своим. Занятые работой люди не имели досуга для излишнего любопытства, труд роднил всех.

Крытыми арбами свозили с полей хлеб. Обломанные стебли кукурузы срубали под корень и складывали рядами. Нагруженные кукурузными початками арбы, скрипя, разъезжались по проселочным дорогам. Всюду, куда ни глянь, янтарный простор, и уставший Вамех разогнет, бывало, спину, смахнет пот со лба, да так и застынет с серпом в руке, радуясь, что смешался с трудовым людом и совсем иными глазами видит жизнь. Он жаждал вольной жизни сына природы, его молодая душа требовала действий, он не желал больше мириться с ролью стороннего наблюдателя, он рвался творить жизнь своими руками, чтобы оправдать собственное существование и искупить свою вину.

Весь октябрь проработал Вамех в колхозе. С утра до вечера, не разгибаясь, трудился он в поле и получил на трудодни столько, что этого за глаза хватило бы на целую зиму. Уставший и обессиленный, возвращался он вместе со всеми в деревню. Он уже сжился с новыми людьми и этими местами, его смятенная душа успокоилась, потому что он не был слабым человеком. Кто силен, кто более остро воспринимает происходящее, в том скорее происходит перелом, чем в том, кто покорно следует за однообразным течением жизни. Для сильного, одаренного человека время полно перемен, каждый миг для него отличен от предыдущего, и всякое, незначительное на первый взгляд явление оборачивается для него источником вдохновения, потому что такая личность на лету схватывает смысл и постигает значение происходящего, в то время как заурядному человеку не хватает нескольких лет, а порой и всей жизни, чтобы понять суть явления. Поэтому сильный и одаренный человек легко меняется, и эти изменения всегда способствуют его росту.

Новая жизнь увлекла Вамеха, и он стал иным в течение двух последних месяцев. Это вовсе не означает, что он полностью переродился, такого не бывает, корни прошедшего настолько глубоко проникают в сегодняшний день, что мы принадлежим прошлому не меньше, чем будущему. Эхо прошлого, его отпечаток определяют наши стремления, а наше сегодняшнее бытие обусловливает незримый союз с будущим.

Так или иначе, но Вамех полюбил широкие поля, на которых трудился и уставал, полюбил деревню, в которой жил сейчас, и совершенно не жалел, что судьба занесла его в этот край. За весь октябрь он ни разу не показался в городе. Он был очень благодарен Дзуку, уступившему ему свой домик в деревне, который пустовал после смерти родителей. Отныне Вамех поселился здесь, здесь было его гнездо.

Да, вправду трудно существовать, не имея цели и гнезда. Гнездом Вамех обзавелся, а в голубоватой дымке будущего постепенно проявились черты того неясного и неоформившегося, что представлялось Вамеху целью его жизни.

А в городе ничего не менялось. По-прежнему толкался и шумел народ на улицах. Стояла осень, и во всем ощущалась осенняя сырость. Перегруженные урожаем грузовики один за другим подкатывали к заготовительным пунктам и порожняком летели обратно. Базары ломились от обилия товаров и покупателей. Крестьяне из окрестных деревень заваливали прилавки всевозможными дарами садов — черным и янтарным виноградом, грушами и поздними яблоками, айвой и хурмой. Снова вприпрыжку носился между прилавками Мейра, в засученных до колен штанах, в новой лохматой папахе. Снова, кряхтя, таскал он мешки. В маленькой парикмахерской у базара, где пару месяцев назад ранили Вамеха, беспрерывно и монотонно жужжала электрическая машинка. Парикмахер приобрел ее месяц назад и чрезвычайно гордился своей новинкой. Загорелые, лохматые и небритые крестьяне громко переговаривались и, хохоча, ждали очереди, толстый, но проворный парикмахер вертелся волчком, до поздней ночи наводя красоту на деревенских работяг.

Дом культуры временно закрыли, там начался ремонт. Ясон с головой ушел в хлопоты, командовал, торопил маляров и штукатуров, ему хотелось завершить работы до наступления холодов. Множество забот свалилось на него, что было как нельзя кстати. Правда, у него хватало выдержки скрывать свои чувства, но в глубине души он мучительно переживал разрыв с Алисой. На людях он старался не подавать виду, держался спокойно и равно, однако, кто знает, не было ли это профессиональным мастерством? Ясон ведь был актер, лицедей. Несомненно одно, он раскаивался, проклинал в душе свою невольную ошибку, но, увы, ничем не мог помочь себе. У Алисы появился новый обожатель по имени Джемал, ни в чем не уступающий Ясону. Алиса терпеливо и с гордостью ждала его. Да, да, с гордостью! Она гордилась, что ждет возлюбленного, который через год возвратится из Одессы и женится на ней. А Ясон при встречах с Алисой держался так, словно, несмотря ни на что, они остаются искренними друзьями. Девушка не противилась этому. Виделись они редко. Ясон был загружен работой и за делами забывал об Алисе.