не видно.

45

«Не может быть! — подумал летчик. — После такого перелета встречать

должны как положено. Не иначе, встреча приготовлена не в Москве, а на одном

из подмосковных аэродромов».

Он развернулся и пошел на этот аэродром. Однако и там никаких признаков

подготовленного торжества не оказалось. А надо сказать, что полет на п р е д е л

ь н у ю дальность потому так и называется, что в нем емкость баков используется

практически полностью и у самолета, завершающего такой полет, бензина

остается чуть-чуть. Вот это-то немаловажное обстоятельство и упустил из виду

летчик, о котором идет речь. После нескольких, как выразился Костя Лопухов,

«челночных операций» между двумя аэродромами бензин кончился, и

вынужденная посадка среди подмосковных дач не привела к трагическому

финалу опять лишь по счастливой случайности.

Сейчас может показаться странным, почему такого летчика, явно не

обладавшего одним из основных обязательных качеств испытателя —

надежностью, — продолжали держать на этой работе.

Трудно подходить к явлениям прошлого с современной меркой, но думаю, что так получалось отчасти благодаря уже завоеванному им громкому имени, отчасти потому, что в промежутках между очередными срывами он летал, повторяю, действительно очень неплохо, а отчасти, как я понял позже, просто по

недостатку требовательности.

Окончил он свои дни трагически, сорвавшись в штопор с разворота при

заходе на посадку на совершенно исправном, не представляющем особой

сложности серийном самолете.

Полным антиподом человека, о котором только что шла речь, был другой, еще более знаменитый летчик. На земле — при обсуждении программы

испытаний, составлении задания, предполетном осмотре самолета — он проявлял

предельную придирчивость и дотошность. Готовясь к полету, педантично

продумывал сам (и всячески советовал делать то же другим) все детали

предстоящего задания. При этом он не только не гнал от себя мысли о

возможных осложнениях, отказах и неисправностях (как это часто делают иные

не в меру впечатлительные люди), а, напротив, активно шел им навстречу, сам

старательно выискивал их и заранее намечал наиболее правильные действия

46

в любом, самом, казалось бы, неблагоприятном варианте. Уже сев в кабину, он

осматривал все находящиеся в ней ручки, кнопки и краны в строгой, раз навсегда

установленной последовательности. Забыть открыть кран кислорода при такой

системе было —. будьте покойны! — невозможно. Надо сознаться, подобный

образ действий вызывал одобрение далеко не у всех окружающих. Кто-то

вполголоса бросил реплику:

— Это уже не осторожность. Это больше.. Правда, в интересах истины

следует заметить, что подобные иронические комментарии особенно охотно

отпускали люди, сами в испытательных полетах не участвовавшие.

И странное дело, как-то незаметно получалось, что именно этот летчик

брался за наиболее сложные и важные испытания, причем выполнял их

неизменно как по писаному: спокойно, четко, результативно. Ценой

педантичности на земле он покупал себе уверенность в воздухе.

Это был действительно летчик-испытатель высшего класса. И его подход к

работе можно было с полным основанием назвать образцовым.

Я многому научился у этого человека. И стараюсь не забывать об этом, несмотря на все то, что впоследствии бесповоротно оттолкнуло меня от него.

Оба нарисованных здесь портрета известных (я намеренно остановился на

известных) летчиков принадлежат, повторяю, антиподам, представлявшим

предельные, крайние позиции.

Остальные летчики, которых я мог тогда наблюдать, были где-то в середине.

Некоторые из них — Чернавский, Станкевич, Рыбко, Шиянов — больше тяготели

к принципу «сначала думать, потом лететь». Но были и апологеты вольной

интуиции, позиция которых определялась отчасти недостаточностью их

технической подготовки, а отчасти тем, что интуиция до поры до времени

служила им, я служила куда более исправно, чем первому из описанных здесь