антиподов. Я сам сразу же безоговорочно стал на позиции «педантов» и все годы, пока летал, упорно не сходил с них. Не будь этого, вряд ли были бы написаны и

эти записки.

Мне не раз приходилось видеть летчиков, порою даже неплохих или, во

всяком случае, популярных,

47

которые пытались действовать в испытательных полетах «на авось». Внешний

эффект от их полетов бывал иногда довольно шумный. Свой авантюризм они

почти всегда прикрывали якобы руководившими ими благими намерениями —

желанием ускорить проведение испытаний, «во что бы то ни стало» выполнить

задание и так далее, вплоть до любезного сердцу каждого конструктора

проникновенного заявления: «Я так верю в вашу машину!» Однако в

действительности ни к чему хорошему их бесшабашные действия, как правило, не приводили. Когда по прошествии нескольких дней после нашумевшего полета

страсти успокаивались и начинался объективный разбор — что же этот полет

реально дал, — почти всегда выяснялось, что в лучшем случае. . ничего, а в

худшем — дополнительную задержку для тщательного осмотра, а иногда и

ремонта машины.

. .Итак, святая святых, как выяснилось, была населена отнюдь не святыми, а

очень разными, живыми, неустанно — словом и делом — спорящими между

собой людьми. Но насколько же их облик оказался привлекательнее стандартного

«героя-летчика» с газетных страниц! Как много дали нам — советом, показом, примером и даже собственной ошибкой — на первых порах нелегкого нашего

пути старшие товарищи, о которых всегда думается с сердечной благодарностью!

И я пользуюсь случаем, чтобы здесь сказать об этом.

* * *

Формы, в которых проявлялось влияние на молодежь со стороны коллег —

от представителей старой гвардии Козлова, Громова, Чернавского, Корзинщикова

до наших непосредственных предшественников Станкевича, Рыбко, Шиянова, —

были довольно разнообразны.

Я уже говорил о вывозке, о совместной работе на тяжелых самолетах с

двойным управлением, о многочисленных «частных» советах, пожеланиях, а

иногда и упреках. Но, кроме всего этого, существовал еще один неисчерпаемый

источник, щедро питавший нас авиационным умом-разумом,— летная комната.

Когда летчики собирались в ней, одна за другой следовали невыдуманные

истории, каждая из которых будто случайно (а может быть, как я полагаю сейчас, не так

48

уж случайно) приводила к конкретным и очень важным профессиональным

выводам.

Впрочем, в комнате летчиков велись не только строго деловые разговоры.

Должное внимание уделялось всему, что помогало отдохнуть и рассеяться между

полетами: обсуждению только что прочитанных книг, бесконечным рассказам на

житейские (чаще всего комические) темы, взаимным розыгрышам, шахматам и

даже бильярду, поиграть на котором частенько захаживал работавший по

соседству Чкалов.

Играли по-разному, но чаще всего на «под стол». Проигравший должен был

залезть под бильярд и проникновенным (обязательно проникновенным!) голосом

превозносить высокий класс игры победителя, одновременно всячески понося

себя самого.

Чкалов проигрывал редко, но если уж проигрывал, то проделывал процедуру

подстольного покаяния с чрезвычайной серьезностью.

Трудно было в то время назвать человека более популярного, чем он.

Человеческая слава, как известно, бывает разная.

Иногда это — статьи, очерки, книги о знаменитом человеке, его портреты в

газетах и журналах, неизменное появление в президиумах многочисленных

торжественных и не очень торжественных заседаний, торопливый шепот за

спиной: «Смотри! Смотри скорее! Вон идет такой-то.. »

Но есть и другая слава. Ее носители известны главным образом узкому кругу

специалистов. Так были и есть люди, популярные в авиации, медицине, среди

моряков, геологов, историков. Про их славу можно сказать, что она

распространилась не столько вширь, сколько вглубь. Каждое их меткое слово, каждый мало-мальски интересный случай из их жизни передается из уст в уста, обстоятельно комментируется, обрастает красочными, хотя, увы, не всегда