машину при произвольном энергичном маневре. А чтобы на результаты

испытания не повлияла индивидуальная манера пилотирования, присущая

любому летчику не в меньшей степени, чем походка или почерк, решено было

разбить задание на несколько полетов и поручить выполнение каждого из них

разным испытателям.

Первым ушел на стройном Яке в воздух еще молодой в то время летчик-испытатель Игорь Владимирович Эйнис.

Набрав высоту, он осмотрелся вокруг, включил приборы-самописцы и начал

пилотаж. Мотор то работал на полной мощности, то шуршал на малом газу, прерываемом звучными хлопками из патрубков., Машина, сверкая на солнце, то

вздымалась вверх, то пикировала носом вниз, то лихо, будто насаженная на

невидимый вертел, вращалась вокруг собственной продольной оси.

Игорь в соответствии с заданием — «произвольный, не связанный

формальными ограничениями, энергичный маневр» — таскал самолет во все

стороны так энергично, как только мог. К этому его побуждало, кроме всего

прочего, и то обстоятельство, что после него на то же самое задание и на этом же

самолете должен был идти признанный мастер высшего пилотажа Сергей

Николаевич Анохин — уже тогда один из наиболее популярных пилотов нашей

страны. Эйнису, естественно, очень не хотелось, чтобы Анохин привез из своего

полета записи, существенно отличающиеся от его собственных.

Наконец каскад фигур завершен: все заданные петли, иммельманы, бочки, перевороты через крыло, боевые развороты выполнены по счету и даже с

небольшим запасом — в отличие от игры в очко здесь перебор лучше недобора.

Можно выключать самописцы, прибирать газ и снижаться к аэродрому.

Войдя в круг и приближаясь к предпоследнему развороту, летчик нагнулся

вперед и привычным дви-

265

жением сунул рычаг выпуска шасси вниз. Зашипел воздух, машину слегка повело

из стороны в сторону — ноги шасси вываливаются из своих гнезд не строго

одновременно, — и правая нога, выпустившись, с глухим стуком встала на замок.

Об этом свидетельствовали и загоревшаяся на приборной доске зеленая лампочка

и механический указатель — ярко, в полоску раскрашенный штырек, —

выползший наружу из маленького круглого отверстия на верхней поверхности

крыла.

Но левая нога что-то замешкалась. Прошла секунда. . вторая. . третья. До

слуха летчика даже сквозь плотно закрывающие уши чашки шлемофона донесся

какой-то непривычный треск — и нога выпустилась. На приборной доске горели

обе зеленые лампочки. Но со штырем механического указателя дело было не в

полном порядке: он, правда, вышел, но вышел не совсем так, как надо — не

сквозь специально предназначенное для этого отверстие, а рядом с ним, прорвав

толстую фанерную обшивку крыла.

После посадки машину осмотрели, но никаких особых криминалов не

обнаружили. Странное поведение своенравного штыря сколько-нибудь

убедительного объяснения так и не получило. Поврежденный участок обшивки

крыла был отремонтирован, и самолет признан годным к дальнейшим полетам.

Это очень соблазнительно, когда идет срочная работа и ее угрожает прервать

какое-то непонятное, требующее размышлений явление, назвать это явление

ерундой и вынести бодрую резолюцию: «Не обращать внимания». И на сей раз

(как, к сожалению, и во многих других случаях) этот могучий соблазн легко

одержал верх над слабым голосом рассудка, который, конечно, не мог совсем уж

начисто молчать в сознании людей, руководивших экспериментом.

«Як-третий» был возвращен после осмотра и «холодного ремонта» на

аэродром, заправлен горючим, смазочным, сжатым воздухом и, управляемый

теперь уже другим летчиком — С. Н. Анохиным, вновь оторвался от бетонной

полосы.

Радио донесло на командный пункт краткое сообщение:

— Высоту набрал. Начинаю работать.

Но благополучно выполнить задание до конца Анохину не удалось.

266 Начав очередную фигуру, он услышал громкий треск, и в то же мгновение

машина рванулась в сторону так резко, что летчика со страшной силой ударило